— "Куплю, куплю", — передразнил Палыч, — будто все на деньги можно перемерить. Да ты представь — приходишь ты, значит, в магазин машину покупать… Они на тебя смотрят… и.… Не въезжаешь, нет?

— А что такое?

— Да ты, тормоз, на себя в зеркало посмотри! Небритый, немытый, исхудал, как жердь, за последние дни, глаза от недосыпу, как у кролика, красные. Заходит такой гусь в магазин и достает из штанов пачку дорралов. Машину мне, дескать, заверните, а то цвет прежней не подходит к моему нынешнему гардеробу. Тебя и завернут, как миленького!

— Логично, — согласился Витек, — меня могут и внутрь не пропустить. Там везде такие жлобы вход охраняют — от одного взгляда синяки появляются.

— К деньгам надо привыкать, — продолжал поучать Палыч. — К большим деньгам, как у тебя теперь — тем более. Иначе нутро наружу рано или поздно все едино выпрет, хоть во фрак влезь, хоть ботинки лаковые надень. А внутри ты пока как был пьяница и босяк, так и есть.

— Полегче, — обиделся Витек, — тоже мне, профессор здесь нашелся. Да я из простой проволоки любой агрегат собрать могу. Это от тебя толку, как от козла молока. Сторож, называется — у него целый завод сперли, а он и ухом не повел.

— Нужен мне этот завод, как зайцу тормоз — пожал плечами Палыч. — Такие, как ты, и сперли. Всю страну уже сперли, пропили и прос… ли, а виноват, оказывается, сторож.

Замолчали. Но Палыч за обиду отомстил — когда только веки Витька начали наливаться, его вновь разбудил голос старика.

— Светает, вроде, — сообщил он. — На вот, сам убедись — нет там никакого дерева. Нечего было бояться.

Витек всмотрелся в серую мглу за окном, никакого дерева не обнаружил, и вздохом признал глупость своего поведения.

— Это еще ничего, — смилостивился Палыч. — По сравнению с прошлой ночью, когда ты так дрыгал ногами по койке во сне, что чуть сторожку мне не развалил.

— Я убегал от милиции.

— Убежал хоть?

— В последний момент. Подраться даже пришлось. Меня один догнал, так я ему в ухо вмазал…

— Придурок. Это ты меня тогда — в ухо, я тебя тряс, разбудить хотел, — Палыч для наглядности потыкал пальцем в пострадавшую часть организма. — Главное, ты даже не проснулся — дальше побежал.

— Ты прав, наверное, — признался Витек. — Хватит мне бегать. Пора "новым русским" становиться. Они же все равно сантехника пришлого ищут, а тут — перевоплощение, почти смена внешности. Только с чего начать, не знаю.

— Все новые русские — это хорошо забытые старые евреи, — заявил Палыч. — Внешность тебе неплохо для начала побрить. И постригись, а то в патлах скоро тигры заведутся, а ты и не узнаешь.

— Тогда давай сделаем так: завтра вместе идем в парикмахерскую, потом прикупаем шмоток, я себе пиджак оторву двубортный, белый или малиновый, а вечером ужинаем в каком-нибудь шикарном месте, — оживился Витек. — А повезет — познакомимся под вечер с барышнями не самых строгих правил, на тонких длинных каблуках…

— … и пригласим их сюда, в сторожку, — ехидно принялся развивать мысль Палыч. — А если они музыку слушать захотят, я им вместо магнитофона с улицы в окно петь буду. А одежду мы завтра выбросим, потому что здесь ее даже повесить не на что, и грязюка кругом. Обокрасть нас барышни, правда, не обокрадут — ну, кроме того, что в кармане будет — но дружкам своим наверняка к нам дорогу покажут. Они с нас назавтра остатки вытрясут.

— Чего ж делать-то? — расстроился Витек.

— Да все, что ты сказал — но не торопясь, а постепенно. Чтобы никто не заподозрил, откуда у тебя деньги появились. И нечего дорралы эти светить нигде. Надо вынуть немножко и на рубли по курсу обменять.

— Я даже курс какой, не знаю! — расстроился Витек. — Обманут же меня.

— Тебя-то обманут, — горделиво согласился Палыч, — а я на что? Тебе бабки светить в руках ни к чему. А на мне подозрений быть не может. Ну не похож я на взломщика, по возрасту не подхожу. А курс подберу — самый лучший. Костюм парадный есть, заодно и по городу прогуляюсь — забыл уж, как он выглядит, последние годы только от будки до магазина и обратно. Да еще в трест. Сегодня тоже зайду — вдруг зряплату давать будут? Вот прям сейчас оденусь и пойду — утро уже в разгаре, часов семь, наверное.

— А я что?

— А ты спать ложись. На тебя смотреть больно, тебя сейчас даже Пикассо позировать не пригласил бы.

— Кто еще такой за Пикассо?

— Художник иностранный, — просветил Палыч. — Про таких, как он, Никита Сергеевич Хрущев прямо говорил — импер-сионисты и педерасты.

— Я никаким сионистам позировать не собираюсь, — снова начал обижаться Витек. — Педерастам тоже. Больно ты интеллектом давишь. А я и без академий сейчас богаче, чем вся Академия Наук.

— Ну да, — проворчал Палыч, извлекая из под койки аккуратно сложенный целлофановый пакет, в котором хранился его выходной костюм с прикрепленными орденскими планками, — в том вся российская беда — вечно у нас деньги достаются одним, а мозги — другим. Бабки-то давай!