После рыбного блюда Хорст спросил:

— Скажи, какую продукцию выпускает твоя фабрика?

— Фабрика не моя. Она принадлежит отцу Джой. А если тебя это в самом деле интересует, скажу: мы изготовляем все виды счетчиков и измерительных приборов, начиная с самых простых, кончая самыми сложными. В подробности вдаваться бесполезно, ты не поймешь. Техникой ты никогда не увлекался.

Хорст засмеялся не без иронии.

— Ну и память же у тебя! Ты так долго отсутствовал, я думал, что ты уже нас совсем забыл.

— Напротив, я все помню.

Хорст замолчал, разделываясь с цыпленком и испытующе поглядывая на Стивена. Покончив с цыпленком, он откинулся на стуле и спросил:

— Много ли рабочих на фабрике у отца Джой?

— Около семисот человек.

— So! Раз тебя назначили управляющим, ты, стало быть, действительно постиг искусство управлять людьми.

— Я научился работать с людьми. Таков мой подход к делу!

Джой смутилась и умоляюще прошептала:

— О, Стивен, дорогой мой, почему ты ведешь себя каким-то задирой?

— А-а! Демократия в действии. И тебе это пришлось по вкусу?

— Весьма.

— Удивительно! Скажи по совести, что тебя в этом привлекает? Меня интересует этот вопрос с чисто академической точки зрения.

Стивен положил руку на стол, откинулся на спинку стула и с напускным безразличием, играя бокалом с вином, наблюдал отражение света в хрустале.

— Во-первых, меня привлекает то, что у австралийцев гораздо меньше расистского бреда. У них также есть своя ксенофобия, но корни ее не идут столь глубоко. Закон не допускает, чтобы человек из-за своей национальности терял работу, а тем более жизнь.

— So-o! — Хорст, вызывающе растягивал это слово, склонив набок голову, рот его искривился в улыбке.

Стивен осушил бокал, поставил его на стол и, подавшись вперед, посмотрел ему прямо в лицо.

— Во-вторых, там нет этого отвратительного пресмыкательства перед генералами, чинами и разными боссами, которым все вы здесь заражены.

Хорст кивнул головой. Он слушал с преувеличенным вниманием, улыбка сходила с его лица.

Взгляд Стивена скрестился с его взглядом.

— И последнее, далеко не самое маловажное: они ненавидят милитаризм.

В глазах Хорста загорелся огонек, он стиснул зубы. Потом деланно засмеялся.

— Ты, знаешь ли, напомнил мне некоторых серьезных американских профессоров, из молодых, которые читали здесь лекции во время кампании по денацификации.

Стивен торжествующе улыбнулся.

— Вот об этом ты должен знать больше, чем я.

Конец обеда проходил в молчании.

Очищая персик, Хорст снова обратился к своей излюбленной манере дразнить брата.

— Воображаю, ты стал превосходным экспертом по урегулированию забастовок, господин управляющий! Ведь австралийские рабочие большую часть времени бастуют.

— Твоя обычная страсть — все преувеличивать! Или эти сведения ты почерпнул из газет?

— Из газет. Но это и так все знают. Ведь в этом одна из причин, почему наши промышленники так неохотно вкладывают свои капиталы в австралийские предприятия.

— Видите ли, мы и без этого отлично обходимся, — вставила Джой, давая Стивену время остыть.

— У тебя неверные сведения, — резко сказал Стивен. — Если бы ты потрудился заглянуть в серьезные журналы, то узнал бы, что в Англии, Франции, даже в Италии и Америке рабочие бастуют не меньше, чем у нас.

— Ты меня удивляешь.

— Я мог бы удивить тебя больше, рассказав еще кое о чем.

Хорст вкратце перевел их разговор отцу и, выслушав ответ старика, кивнул головой.

— Полагаю, что на фабрике у отца Джой забастовок совсем не бывает?

— Да еще как бывает!

— So! И как же вы относитесь к забастовкам?

— Мы считаем это неизбежным атрибутом производственных отношений между рабочим и предпринимателем.

— И каким путем вы упорядочиваете эти взаимоотношения?

— Путем переговоров.

— И всегда выигрываете?

— Нет, не всегда.

— Стало быть, в вашей демократии имеются изъяны?

— Но ее преимущества превышают недостатки.

Отец встал, что означало: обед окончен.

Гостиная матери Стивена казалась Джой каким-то благодатным островком, затерянным в море фон Мюллеров. Власть фон Мюллеров с пресловутой чистотой крови оставалась за пределами этой комнаты с занавесами цвета ивы и элегантной мебелью в стиле XVIII века, обитой старинной серебристо-зеленой материей; тут все дышало покоем.