Черную накидку Ималда просто набросила на плечи и теперь застегиваться было просто глупо, да и выглядело бы это по-ханжески. Девушка ерзала на стуле, пытаясь прикрыть оголенные выше коленей ноги. Но как только она переставала придерживать углы накидки, они разъезжались в стороны, открывая гораздо больше, чем виднелось сначала.

Ималда нервничала и оттого выглядела еще более беззащитной.

— Брата арестовали несколько дней назад.

— За что?

— У него нашли какой-то порошок.

— Наркотик?

— Не знаю… — Ималда кусала губы.

Раусу в Ималде возбуждало все, даже то, что она неумело лгала. Складки накидки скрывали грудь девушки, но он вспомнил, что когда Ималда танцевала на эстраде, он приметил, какая у нее высокая грудь. А талия!.. Ну разве он не идиот, что спал с другими женщинами, хотя они и были красивы! Ведь с ними он ни разу не испытал чувства мужского превосходства. Некоторые, правда, притворялись, чтобы доставить ему удовольствие, но чаше инициативу мастерски удерживали в своих руках. А над этой девушкой он мог бы иметь полную власть! Головокружительную!

— Ты была дома и, надеюсь, видела, что нашли во время обыска?

— Только порошок.

— Тебя допрашивали?

— Вызывали к следователю. Он расспрашивал, с кем брат встречался и так далее. Но я и в самом деле ничего не знаю: последнее время Алексис не жил дома. Мне разрешили принести ему продукты и сигареты.

— А встретиться?

— Встречу, сказали, разрешат только после суда.

— Они сообщили о тебе в трест… Ты артистка и считаешься работником идеологического фронта. Наверно, в соответствии с какой-то идиотской инструкцией они обязаны сообщить… Шмиц должен реагировать. Я уговорил его пока подождать, но ведь нет гарантий… Правда, не верится, что из-за какого-то пустякового порошка разразится большой скандал… Обыщи квартиру, как следует, обыщи, вдруг еще что-то найдется, тогда вместе обмозгуем, как быть дальше. Вдруг снова заявятся с обыском и что-то найдут? Тебя будут подозревать… Как фамилия следователя, к которому тебя вызывали?

— Иванец.

— Постараюсь уладить.

Если бы Роман Романович не расспрашивал про следователя и не записал бы на календаре его фамилию, Ималда, может, и проговорилась бы: «Я уже нашла!» На другой день после ареста Алексиса, под вечер, она пришла в себя настолько, что могла логически мыслить. Прежде всего ради брата надо уничтожить те запасы наркотика, которые он спрятал. Если он вообще что-то спрятал — а милиционеры были в том уверены — значит, искать надо в другом сарайчике. Там, если отогнуть край фанерной обшивки, в кирпичной кладке откроется углубление с толстой чугунной трубой канализации, вокруг которой много места. В школьные годы Алексис прятал там то, что не хотел показывать дома, а также дневник с замечаниями или двойками — в первый День ему задали бы трепку, но когда удавалось протянуть с неделю или исправить двойку на четверку или пятерку, то все заканчивалось едкими нотациями матери об учебе вообще. Кроме того, не спрятать дневник просто грех в том случае, когда, например, в субботу класс выезжает на экскурсию, а в четверг по «контроше» ты схватил «банан» или того хуже — «кол» за подсказку. После такого разве отпустят на экскурсию в Сигулду, Берзциемс или Кюрмрагс? Ни за что не отпустят, и используют запрет как воспитательную меру, хотя знают, что поход — величайшее удовольствие для мальчишки.

Тайну брата Ималда узнала случайно — в то время у нее еще маловато было силенок, чтобы отогнуть край фанерного листа, зато когда училась в старших классах, ее тетради тоже иногда отлеживались там до поры до времени: отец почему-то строго повторял, что Ималда должна учиться только на «хорошо» и «отлично», и сердился, когда она получала тройки.

Раньше в подвале она не испытывала страха, даже когда была совсем маленькой — она знала, что черти, ведьмы и привидения живут лишь в сказках. Про злых людей в семье старались не говорить, только бабушка иногда ворчала, если кто-нибудь из взрослых посылал Ималду в подвал за морковью или свеклой: «Не надо девочке одной ходить в подвал… Мало ли что может случиться…» Но сама бабушка, когда бывала дома только с внучкой, порой просила: «Сбегай в подвал!» и добавляла, что оставит входную дверь открытой, чтобы могла услышать, если что…

Страх помогали преодолевать также игры в «гангстеров и полисменов». Ребятня узнала, что в подвале отличная слышимость: если кто-то тяжело дышит после бега или сопит из-за насморка — тому не спрятаться — находили быстро.

А теперь Ималда долго собиралась с духом, чтобы спуститься в подвал и заглянуть в тайник сарайчика. Убеждала себя, что идти все же надо, причем без промедления — откладывать опасно. Девушка взяла из кухонного шкафчика огарок свечи и отправилась. Чем ближе она подходила к сарайчику, тем сильнее дрожала от страха, словно там ей предстояло увидеть труп или что-нибудь пострашнее.

Висячий замок отперся легко, словно смазанный. Когда открывала дверь, пламя свечки заколебалось, но не погасло.

Она подняла свечу повыше — сарайчик был совершенно пуст, только у стены стояли санки, на которых они в детстве катались с холмов в Гризинькалнсе или в Межапарке.

Ималда прислушалась, накапала немного парафина на рейку санок, укрепила свечку и снова прислушалась — кругом было тихо.

Она опустилась на колени и отогнула край фанеры, затем просунула левую руку по самый локоть в щель — пальцы скользнули по влажной трубе канализации и нащупали что-то тяжелое, завернутое в тряпку. Потянула на себя, сверток подался было вперед, но потом застрял между стеной и отогнутой фанерой. Ималда поняла, что это старомодное курковое ружье, которое у Алексиса не купили. Одной рукой ей никак не удавалось расширить щель между фанерой и стеной: другой держала ружье, которое не пролезало, потому что к нему был привязан мешочек с патронами.

Медленно, пережидая, пока отдохнут руки, Ималда все же добилась своего — ружье продвинулось вперед, наконец с его помощью она зафиксировала отогнутый край фанеры — теперь рука свободно проходила в тайник по самое плечо.

На дне выемки лежали увесистый — килограмма три или четыре — полиэтиленовый мешок. В углублении поднять его не удалось, пришлось тащить волоком. В мешке были какие-то небольшие жесткие предметы.

Не вынимая мешка из щели, Ималда еще раз прислушалась — любопытство перемешалось со страхом, и трудно сказать, чего в ту минуту было больше.