Саши и Уайетта дома не оказалось, но на холодильнике меня ждала записка:

Уехал подписать кое-какие бумаги в "Ускоренной перемотке ". Сашу наконец вызывают обратно на работу. Посмотри кассету, которую мы оставили в первом видеомагнитофоне. Решил не говорить о ней никому, пока ты сам ее не посмотришь и не дашь свое окончательное добро.

Мы оба считаем, что это именно то, что нужно.

Прежде чем просмотреть кассету, я пошел искать словарь.

Мальчик употребил слово «гамбаду». Сначала я принял его просто за какое-то подходяще и круто звучащее искаженное испанское слово: «Эй, приятель, а такое гамбаду видал?» Но, чем больше я над этим раздумывал, тем более реальным оно мне казалось и, до тех пор, пока я его не посмотрю в словаре, оно постоянно будет меня щекотать.

«Гамбаду: прыжок лошади, курбет». Откуда десятилетний мальчишка может знать подобное слово, и уж тем более использовать его в подходящем контексте? Я попытался вспомнить, как он выглядит, потом сообразил, что он с приятелями есть у меня на пленке. Ладно, после просмотра «Полуночных убийств», оставленных Уайеттом и Сашей, посмотрю то, что снял в парке.

Я сделал себе сэндвич, который просто требовал хрена. Хрена не оказалось. Я рассердился и начал серьезно подумывать о том, чтобы сходить в магазин. Как же можно есть такой сэндвич без хрена?

— Почему бы тебе не пойти и не посмотреть их кассету? — спросил я сам себя, не чувствуя ни малейшего желания делать это. — Почему ты тянешь? Должно быть потому, что если она вдруг окажется никуда не годной, тебе придется сказать им об этом?

Собственное творчество человека обязательно следует включить в перечень вещей, которые друзьям не следует обсуждать, не вывесив предварительно на двери табличку «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!» Религия, политика, наше творчество. В девяноста процентах случаев, обсуждение всех этих вещей заканчивается гробовым молчанием или странно искаженными чувствами по отношению друг к другу.

Всегда, когда дело касается комплиментов, мы самые настоящие Черные дыры — кому и когда их хватало? А те, что выпадают на нашу долю, доставляют удовольствие слишком недолго. Да, Черная дыра, пожалуй, очень подходящий образ. Зато потом, когда дело доходит до нашего творчества, наших произведений — этих нежных младенцев, которых мы, без чьей-либо помощи, вывели из отложенных нами же самими яиц — берегись!

Я, прихватив с собой сэндвич и лимонад, отправился в гостиную и включил видеомагнитофон.

Много лет назад во время своей первой поездки в Европу я некоторое время провел в Дижоне. Рядом с моим отелем был небольшой парк, большую часть дня буквально запруженный людьми, поскольку он являлся единственным клочком зелени в округе. Кроме того, стояло лето, а парки и есть самое настоящее воплощение лета — влюбленные, люди с собаками, младенцы, делающие первые шаги по мягкой июльской травке.

Однако я заметил, что, по какой-то причине, даже в самые теплые и приятные вечера, часам к десяти вечера парк пустел. Оставались в нем почти до полуночи только четыре женщины в черном. Они были разного возраста — от тридцати до семидесяти или восьмидесяти, по одной на каждое десятилетие или вроде того. Думаю, они были арабками, поскольку всегда громко переговаривались на гортанном, с редуцированным звуком "л" языке, который смутно напоминал то ли пение, то ли призыв к молитве.

Если черный цвет их одежд должен был свидетельствовать об их вдовстве, то это были самые веселые из когда-либо виденных мною вдов. Они каждый вечер сидели вчетвером на одном и том же месте, рассказывая друг другу разные истории. Я не упускал ни единой возможности понаблюдать за ними, поскольку они были просто неотразимы.

Что бы ни говорила одна из них, остальные слушали ее с невероятно внимательными выражениями лиц и реагировали намного живее, чем любая моя аудитория. Они ахали, хлопали себя по щекам и затыкали себе рот сжатыми кулаками. Зато в конце их реакция обычно была одинаковой: «Да быть того не может!» или дикий, громовой хохот. Конечно же, я и понятия не имел, что они говорили на самом деле, но, во всяком случае, с расстояния в пятьдесят футов это выглядело именно так. Эти женщины и их всепоглощающий интерес друг к другу не давали мне покоя до тех пор, пока я не включил эпизод-воспоминание о них в начало своего фильма «Как правильно надевать шляпу».

И именно с этого эпизода Уайетт и Саша решили начать: четыре женщины (на сей раз в черных купальниках), сидящие в парке на берегу озера Алманор в северной Калифорнии (этот же городок Фил впоследствии использовал для съемок первой серии «Полуночи»).

Рот у меня был забит сэндвичем, и, тем не менее, я, так и не прожевав, пробормотал: «Как же, черт возьми, они собираются это продолжить?» Но, клянусь Богом, им удалось.

Переход к следующим кадрам был просто превосходен — маленькая рука Кровавика поднимает пресс-папье из резного хрусталя и подносит его к объективу камеры. Движение медленное и театральное — Фил явно хотел, чтобы мы заметили странную, почти детскую ручонку и задержали на ней взгляд, прежде чем обратим внимание на то, что она делает.

Сквозь многочисленные грани призмы мы видим ярко-зеленый объект, раздробленный на четыре части. Рука движется, и вот мы уже видим разделенное на четыре части нечто красное. Снова быстрое движение, и на четыре части дробится что-то черное. Поскольку мы точно не знаем, что именно видим сквозь стекло, это вполне могут быть и четыре женщины в парке.

Сандвич на вкус оказался просто превосходным. Лимонад тоже был великолепен. Им это удавалось! Сцена с призмой переходит в сцену из «Печали и сына» — черное покрывало для кровати один раз встряхивают, а затем накрывают им мертвого пасечника. Женщина не замечает кувшина с медом в углу, который опрокинулся, и мед вытек на пол.