Грачев деловито козырнул командиру и повернулся к проводнику:

— Веди, товарищ, да пошевеливайся!

Взвод свернул с дороги, вытянулся цепочкой за проводником. Грачев поспевал следом за мужиком.

Игонин, прихватив Сашу Олина, побежал к Миколе. Андреева оставил с остальной частью отряда, приказав залечь и ждать.

— Будь готов, Гришуха! Потребуешься, пришлю Сашу.

Гитлеровцы, видя, что русских мало, полезли на рожон. Хотели в обход, но сунулись в лес и вернулись ни с чем: болото. Справа болото, слева болото. Тогда по кюветам наиболее отчаянные поползли на сближение. Остальные прикрывали. В это время и подоспел Игонин. Пристроился рядом с Миколой, спрятавшись за ствол придорожной сосны.

Гитлеровцы ползли и ползли, вжимаясь в дно кювета. Петро удивился:

— Ты смотри! Храбрые какие! Гранаты есть?

— Десяток наберется.

— Мало.

Трескотня стояла невообразимая, будто по сухому валежнику ломилось сто медведей. Шальная пуля чиркнула Миколу в висок, сорвала кожу и немного обожгла. Только и всего. Кровь покатилась по щеке струйкой, теплой и щекотливой.

— Вытри, — посоветовал Игонин. — Посмотришь, дрожь берет. Будто серьезно ранило.

Микола замешкался: а чем вытирать? Вытер подолом гимнастерки. Петро залепил ранку жилистым листком подорожника.

— Пугнем сейчас гранатами, — сказал Микола. — Как думаешь?

— Давай. Только не распыляй. Крой сразу пятью справа и пятью слева.

Гитлеровцы приблизились настолько, что можно было различить их потные, распаренные лица. Упорные попались. Лезли и лезли. Ага, они тоже с гранатами. Хотят забросать. Ничего! Десять взрывов, слившихся в один, вздыбили землю в обоих кюветах, полоснули воздух горячими струями и осколками. Эхо взрыва гулко рванулось в стороны и вверх, усиленное стенами леса, как глухими стенами ущелья.

Кюветы обезлюдели. Несколько немцев нашли на их дне последнее прибежище. Одного немца взрывом выкинуло на полотно дороги и положило распластанного поперек.

Живые, оглушенные и испуганные, попятились. Но некоторые успели все-таки кинуть свои гранаты, которые упали в расположении взвода. Две взорвались на полотне дороги метрах в десяти, брызнув щебенкой и пылью.

Немцы наконец почувствовали, что русских не так уж мало и не такие-то уж они слабые, как показалось вначале. Поэтому под прикрытием пулемета попятились назад, чтоб уйти отсюда. Но было поздно. Из болота, словно черти, — мокрые и злые — выскочили бойцы Грачева и «чесанули» в затылок. Бежать было некуда. Десятка три солдат побросали оружие и подняли руки.

Бойцы Грачева окружили пленных плотным кольцом. Те сбились в тесную испуганную кучу. Петро оглядел пленных насмешливо, презрительно.

— Вояки! Ну, чего, как бараны, сгрудились?

Пленные непонятно лопотали. Какой-то боец крикнул:

— Они, товарищ командир, не понимают по-человечески!

— Научим!

— Можно перевести? — это Феликс протиснулся к Игонину.

— Понимаешь по-ихнему?

— Да.

— Молодец! Тогда вот что: пусть покажут офицера.

Феликс перевел. Пленные загалдели, заспорили и наконец вытолкнули вперед сухощавого фельдфебеля с клиновидным большим кадыком на длинной тонкой шее. Фельдфебель что-то кричал на своих. Петро спросил Феликса:

— Чего он орет?

— Стращает. Предателями называет.

— Приперло гада, — усмехнулся Петро и Олину: — Обыщи!

Саша колебался. Не приходилось ему еще никого обыскивать.

— Смелее! — подбодрил Петро. — Это же гад. Чего стесняешься?

Саша торопливо с ног до головы обшарил фельдфебеля. Из нагрудного кармана кителя извлек бумажник, передал Игонину.

В бумажнике кроме денег и удостоверения хранилось штук десять фотографий. На одной из них была изображена повергнутая голая девушка, а на груди у нее утвердился уродливый солдатский сапог. На второй был виден мужчина, повешенный на суку. Казненному едва ли было лет двадцать. Возле, привалившись плечом к дереву, красовался фельдфебель и улыбался фотографу. Петро сквозь зубы процедил:

— Ох ты какой! — и глухо бросил Грачеву: — Расстрелять.

Грачев ткнул дулом автомата в спину фельдфебелю:

— Снимай сапоги.

Феликс перевел. Фельдфебель заметно побледнел, даже уши поблекли вдруг. Сел на дорогу, стянул сапоги, злобно бросил их под ноги Игонину.

— Ах ты, гад, еще бросаешься! — Петро хотел пнуть фельдфебеля пониже спины, но спохватился. Грачев вывел фашиста к лесу и выстрелил ему в затылок.