Шадькович немедленно вскочил на ноги и бросился к упавшему. Еще издали прицелился, снова выстрелил в неподвижное тело, которое конвульсивно дернулось, но тотчас снова замерло, потом, подбежав, приставил револьвер к виску Вернера и в третий раз нажал на спуск.

– Угомонись! – крикнул Дмитрий, выходя из кустов. – Чего зря шуметь? Три выстрела… А ну услышит кто? И кровищи на дороге… Ненужные следы!

Шадькович глядел на него белыми, безумными глазами, а лицо у него было красное, словно свежеошпаренное. «Избави Бог от альбиносов!» – брезгливо подумал Дмитрий.

– Посмотри, – сказал Шадькович слабым, неразборчивым голосом, – я его убил или нет?

Дмитрий шагнул было к телу, но замешкался. А что, если в тот момент, когда он нагнется над Вернером, Шадькович его…

Хотя нет, нужно еще спрятать машины и труп. Пока машины на шоссе, у Аксакова есть время пожить.

И все-таки – береженого Бог бережет.

– Убил, не сомневайся, – буркнул, косясь на револьвер, так и пляшущий в руке Шадьковича. – Однако ты хорошо стреляешь.

– У меня наградной браунинг от самого Антона Ивановича, – начиная овладевать собой, проговорил Шадькович. – За меткость. Он меня называл небывалым снайпером.

– Сам Деникин? Ишь ты! – не мог не восхититься Дмитрий. – Ладно, о боевых заслугах потом. Что дальше делаем?

– Уводим машины с дороги, прячем их.

– А с этим что? – Дмитрий указал стволом «шмайссера» на труп.

– А ты что, не знаешь? – вдруг зло огрызнулся Шадькович. – И убери свой пугач, он меня нервирует. Еще нажмешь ненароком на спуск…

– Твой револьвер меня тоже нервирует, – усмехнулся Дмитрий, снова беря «шмайссер» на изготовку. – Ты явно еще не остыл, вон, палец так и пляшет на спусковом крючке. Погоди пока палить, еще машины отогнать надо. А то ненароком пристрелишь меня раньше времени, что будешь делать потом?

Светлые глаза Шадьковича вдруг потемнели. Дмитрий уже немного успел к нему привыкнуть и знал: это являлось у альбиноса проявлением страшного замешательства. Да, реплика Дмитрия поставила его в тупик!

Конечно, надо было убрать оружие и продолжать разыгрывать из себя, по-тутошнему выражаясь, мутона, который покорно потащится на заклание. Но Дмитрий вдруг почувствовал такой приступ отвращения ко всей гнусной игре, в которую ввязался, что едва мог справиться с собой. Почувствовал, как судорога свела лицо. И почудилось, что смотрит в зеркало: точно такой же судорогой исказилось и лицо Шадьковича.

– Ну да, я не дурак. А ты как думал? – спросил, чувствуя кровавый привкус во рту. Понятно, губу прокусил. И даже не заметил, когда: то ли пока в засаде сидел, то ли уже сейчас, встав со своим убийцей лицом к лицу. – Давно все понял.

– Ладно, Митя, ты что? – трясущимися губами проблеял Шадькович.

Никогда он так не называл Дмитрия, и такое обращение сказало тому все о человеке по фамилии Шадькович. Он слаб. Ему страшно. Ему… стыдно!

– Как это должно произойти? – спросил Дмитрий напрямую.

Шадькович все пытался справиться с дрожащими губами, однако тянуть время, глупо отнекиваться не стал.

– Ты должен был сбросить под гору машину Вернера с его трупом, потом нашу. Потом…

Он умолк.

– Ну, я так и думал, – деловито кивнул Дмитрий. – Мавр сделал свое дело… ну и все такое. А ты?

– Что я? – Шадькович глядел исподлобья, затравленно.

– С тобой-то что будет, когда ты меня прикончишь?

– Да ничего. Я должен вернуться в Дижон, сесть на поезд и уехать в Париж.

– А Роже?

– Что Роже?

Врет или притворяется? Неужели не понимает, что имеет в виду Дмитрий?

– У Роже какая задача?

Ага, дошло – глаза снова потемнели.

– Ты думаешь… ты думаешь, они ему приказали меня… Но я же ничего им не сделал, я служил, я исполнял все, что приказывали… Меня-то за что?!

У Шадьковича сорвался голос.

– А меня – за что? – с кривой улыбкой поинтересовался Дмитрий. – Я-то что им сделал?

– Тебя Гаврилов ненавидит, не знаю за что.

– Зато я знаю, – сообщил Дмитрий. – Эх же, сволочь злопамятная, никак не успокоится!

– Ну да, – кивнул Шадькович. – Они тянули руки к твоей семье, но тут случилась эта история с твоей женой… Очень вовремя!

– О да, – едко сказал Дмитрий.

Шадькович зыркнул исподлобья:

– Извини, я понимаю, тебе тяжело, но они хотя бы живы останутся.

– Думаю, я тоже останусь жив, – сказал Дмитрий, поднимая «шмайссер».

Первое, что увидела Александра, выйдя в тюремный двор, это плакат, висящий на стене. На нем были изображены странные перчатки с торчащими во все стороны шипами. Ниже стояла подпись: «Ежовые рукавицы». Изображенные на плакате странные предметы очень напоминали экспонаты Нюрнбергской средневековой башни, где безжалостно пытали заключенных в Средние века. Экспонаты Саша видела на картинках в какой-то старинной книжке и чуть не упала тогда в обморок. А теперь – ничего, только тошнота на миг подкатила к горлу. Ну да, такой ерундой ее уже не напугаешь – после того, что повидала и испытала.