Старый Каплун не ходил, не щупал, не цокал и не пробовал, он не получал посылок, с того света посылок не получают, там все есть, наверное, но почта не работает, с того света никто не возвращался и писем не слал.

Так вот, пришла старая карга Майшкевич, принесла бархатные шорты и сказала, что их Мишеньке они тесные. Ну, если мальчик в четвертом классе имеет жопу взрослого мужчины, то на него, конечно, они не налезут. Старый Каплун взял для Сашеньки, как не взять такому красавчику, похожему в них на скаутов, которых видел Старый Каплун в детстве – они шли колонной, в шортах и синих галстуках и совсем не под красным знаменем. Старый Каплун купил и отправил Сашеньку в обновке в школу, где все и случилось.

Сын пришел в школу в шортах, «классная» вызвала его к доске, выставила перед всеми и сказала с ядом в голосе, что мальчики в его возрасте в трусах в школу ходить не должны, потом спросила, где его конверт с работой над ошибками. Конверта у него не было.

Она отправила Сашеньку домой переодеться, а про конверт добавила, не забыл ли Саша на рояле, намекая на богатство этих Каплунов, всех этих Айзбергов, Вайзбергов и прочих Рабиновичей.

Сашенька пришел домой. Только там он поплакал от обиды. Дома никого не было, он переоделся и опять пошел в школу, по дороге зашел к Старому Каплуну в молочный, съел пять глазированных шоколадных сырков и повеселел – он всегда веселел, когда ел сладенькое, – потом зашел на приусадебный участок школы, лег в траву за клумбой и стал смотреть в небо. Облака принимали разные формы, они были похожи на разных людей, героев и полубогов, они сталкивались и разлетались в разные стороны, в небе бились персонажи Сашеньки, он сам их придумывал и управлял ими в небе и даже выше, где он тоже бывал в своих фантазиях.

Он хотел стать мальчиком Нильсом из норвежской сказки, который сел на гуся и улетел далеко-далеко; хотел улететь туда, где он будет жить на райском острове с большой библиотекой и вагоном шоколадных конфет и печенья. Так Сашенька пролежал всю географию и труд и пошел на литературу, где он ждал второго раунда с классной.

Сашенька зашел в класс на перемене и сел за парту. Он сидел один, он любил быть один, ему хватало себя, он сам себе думал, сам с собой разговаривал и не любил, когда ему мешали.

Как только начался урок, классная вызвала Сашеньку и спросила про конверт. Сашенька спокойно, слегка спародировав ее, ответил, что забыл на рояле.

Классная чуть не выпрыгнула из юбки, заорала дурным голосом, выгнала Сашу из класса и вдогонку прокричала, чтобы он привел родителей.

Старый Каплун шел в школу, идти было всего ничего. У крыльца курили малолетки, Старый Каплун замечания им не сделал, он всегда считал, что человек сам себе голова, кто желает упасть – упадет.

Он вспомнил, как старый ребе, в советское время работавший переплетчиком, отвечал на его вопрос, почему Бог видит несправедливость и не помогает сразу, не сверкает молниями и не поражает врагов несчастного.

Ребе ответил притчей.

Вот человек пьет, не кормит семью свою, Создатель все видит и не карает его и не помогает избавиться от порочной страсти: «Почему?» – спросишь ты.

Он дает ему шанс своей волей изменить себя и ждет, он ждет, и только когда человек упадет на самое дно, потеряв все, и сам поймет, что надо меняться или сдохнуть, вот тогда, только тогда он ему поможет, нельзя помочь против воли. Как говорили коммунисты, «человек сам кузнец своего счастья» – или несчастья, как уточнял Старый Каплун.

Философское настроение разрушила уборщица своей грязной тряпкой и словами о том, что все шляются и топают грязными лапами по намытому полу.

Старый Каплун всегда думал, почему все уборщицы ведут себя так, если ты так не любишь свое дело, зачем мучить себя и людей: «У нас лакеев нет», – придумала новая власть, и убирать дерьмо стало некому.

В учительской Каплуна ждала мучительница Сашеньки. Она накинулась на Каплуна и представила бриллиант его сердца монстром и чудовищем. Если бы Старый Каплун не знал, что это все о его сыне, он бы поверил.

Он хотел переубедить училку, объяснить, что она ошибается, что его мальчик хороший и совсем не враг системы советского образования.

Но старый Каплун не стал переубеждать классную, он все понял про несчастную женщину: она жертва своих несчастий, кроме учеников, у нее никого нет, поэтому его Сашенька, как одинокое дерево в грозу, разряжает ее молнии, копящиеся в ней и испепеляющие ее обуглившееся от тоски сердце.

Старый Каплун пошел к выходу и встретил сына, взял его за руку – и в душе отца наступила гармония. Мальчик шел понуро, он ждал, что Старый Каплун будет его ругать, но тот и не собирался. Он сказал сыну: «Ты должен пожалеть ее, она совсем одна на свете, у нее не было папы, она одна каждый день, каждую ночь, и ей плохо, очень плохо. Ее надо пожалеть и не дергать, ты должен терпеть, ведь у тебя есть семья, а она даже в воскресенье не имеет обеда за общим столом». Сашенька поднял на него глаза с мохнатыми ресницами – на них лежали бусинки слез. Его ручка дрожала.

Старый Каплун помнил его ручку: когда Сашеньке было пять лет, однажды Старый Каплун пришел на обед домой и встретил своего мальчика с зажатым кулачком за спиной. Каплун спросил сына, что он прячет. Оказалось, у него в ладошке было двадцать копеек.

Мальчик сдал баночки от майонеза по три копейки, сам помыл их, отнес в приемный пункт стеклотары и заработал на кино в клубе маслозавода.

Сдавать посуду было бизнесом старшего, Марика, и Сашенька боялся, что его накажут. «Дурачок», – подумал тогда Каплун. Он никогда и пальцем не трогал детей, как можно тронуть свою плоть, свою кровь, свое творение. Никогда не трогал, хотя Дора гоняла их тряпкой, когда они не слушались – вот тогда его ручка тоже дрожала, как его воробьи в холодной луже, рядом у его ног.