Но в тот день Деона угораздило спуститься по лестнице именно в ту минуту, когда старик проходил сквозь толпу больных в приемном покое, и избежать встречи с ним было просто невозможно.

— А, ван дер Риет, — со злорадным удовольствием возгласил он. — У меня как раз есть время, чтобы погонять вас. Нуте-ка, пойдемте со мной в палату.

Мозг Деона сработал с быстротой молнии. Он мгновенно придал лицу скорбное выражение.

— Сэр, вынужден вам сообщить, что я иду от доктора Робинсона.

— Ну и что же, молодой человек? Какое это имеет значение? — раздраженно заметил профессор.

Деон почесал затылок и изобразил еще большую печаль.

— Сэр, утром я обнаружил у себя какую-то сыпь и боюсь, что это… — он сделал паузу для большей убедительности, — краснуха, сэр.

— Краснуха коревая! Господи боже мой! — взорвался профессор. — Да как вы смеете в таком случае даже приближаться к клинике! Здесь же беременные женщины, осел вы этакий!

— Да, сэр, — покаянно подтвердил Деон. — Я как раз собирался домой. Постельный режим, сэр.

— Сию же минуту убирайтесь, молодой человек. Убирайтесь! — И, смерив его уничтожающим взглядом, старик сам поторопился убраться подальше.

Так счастье улыбнулось ему, повезло ему и на практической диагностике. А вот на письменном экзамене он чуть не срезался, то есть явно не повезло. Он вышел тогда из зала (этого самого зала, хотя он выглядел совсем иначе: ряды столов, бдительные преподаватели, прогуливающиеся между ними, тяжелая, напряженная атмосфера), руки у него были мокрые, колени дрожали. Он не помнит, как прошел мимо умников-разумников, которые стояли, сгрудившись у лестницы, и сверяли ответы. Ему не хотелось не то что говорить — думать не хотелось о вопросах. Только бы поскорее убраться отсюда.

Одно к одному, злился он тогда, во всем обвиняя Триш с этой ее беременностью. Как я мог сосредоточиться, когда над головой занесен меч. А кто виноват? — спросил он себя. Скажи мне это, старик!..

Он поглядел через проход туда, где среди рядов светловолосых голов недвижно застыла темная головка. Она? Конечно, она, кто же еще.

Как-то она сейчас? Он видел ее только раз с тех пор, как она выписалась из больницы, да и то недолго — они вместе позавтракали в баре. Он чувствовал себя мерзавцем, ему было стыдно, но он ничего не мог поделать, потому что работал по семнадцать часов в сутки, пытаясь наверстать упущенное. Она тоже проводила все время над книгами — и у нее ведь надвигались выпускные экзамены. Однажды он позвонил ей, хотел предложить сходить куда-нибудь вместе, но у нее не было сделано домашнее задание, а к концу недели следовало его сдать. Она говорила с ним слегка небрежным тоном — он обиделся и больше не звонил. Да и времени у него не было.

А теперь, когда есть время, позвонит?

Наверное, нет.

Вежливые аплодисменты отвлекли его от размышлений, и он невольно встрепенулся. Известный английский академик улыбкой выразил признательность и сел на свое место, в последний раз отбросив со лба прядь волос.

Аудитория ожила, зашевелилась, задвигалась. Послышался шелест перелистываемых программок. Наступила главная часть церемонии.

Поднялся декан и обратился к ректору университета с учтивой, положенной по ритуалу речью. Ректор отвечал сухо — так шелестят переворачиваемые страницы.

Первыми — доктора в своих ярких мантиях. Каждому положенные аплодисменты; особо — аплодисменты доктору медицины, прохромавшему к кафедре с палочкой. Аудитория затаила дыхание, когда он стал взбираться по ступенькам, а вдруг?.. И дружно воздала ему должное, когда он их одолел.

Теперь пошла мелочь — бакалавры. Темп убыстрился, короче стали паузы между именами. Каждый должен сам следить за алфавитом, и, пожалуйста, передвигайтесь поближе, чтобы не задерживать.

Абрахамс, Дональд Роберт Адаме, Питер Макартур, Баджи, Мохаммед (чуть погромче: мы ведь либерально мыслящие люди), Бартлетт, Моника Мона.

Декан посмотрел в список и замялся. Даже его сухой педантичный голос дал фистулу, когда он прочел:

— С отличием по результатам экзаменов второго и третьего года обучения, а также выпускного экзамена по профессии и с почетной грамотой первого разряда… — Снова едва заметная пауза. — Дэвидс, Филипп!

Филипп поднялся и быстрым шагом пошел к кафедре. Аплодисменты. Он чуть ли не взбежал на возвышение и так же стремительно преклонил колено, и все это время аплодисменты не стихали. Эти сдержанные, скованные условностями люди не стали бы петь и плясать в проходе в его честь, не понесли бы его, как триумфатора, на руках. Но они чествовали его. Ей-богу, чествовали. Он повернулся к ним, когда ему надевали шапочку, и на лице его снова появилось такое исступленное выражение, что Деон даже внутренне содрогнулся.

Сказано: «Ты не свергнешь меня. Ибо не свергнуть меня».

Кто-то подтолкнул Деона слева, и он вспомнил, что надо пересаживаться. Передвигаясь на освободившееся место, он обернулся и увидел такое, что от удивления едва не сел мимо стула.

Его отец аплодировал тоже.

Среди всех этих англичан сидел Иоган ван дер Риет со строгим неподвижным лицом. И хотя был так непохож на них, аплодировал тоже. Аплодировал Флипу Дэвидсу, цветному парню с фермы Вамагерскрааль.