Уютную дрему нарушил какой-то навязчивый звук извне. Очень раздражающий, надо заметить. Богдан попытался открыть глаза. Оказалось, порой совершенно невозможно выполнить отданный себе даже самым строгим голосом приказ. Тело просто-напросто отказывалось подчиняться. Звук тем временем стал отчетливее и, наконец, еще и визуализировался как мигающий красным вызов по внутренней связи. Шептунов почувствовал, как ненавидит станцию и особенно того, кто его вызывает. Он с удовольствием проигнорировал бы пиликанье, но профессиональное чутье не позволяло совершать необдуманные, хотя и эмоциональные шаги. Инспектор тяжело вздохнул и с трудом поднялся с койки. Пошатываясь, добрел до панели вызова и вскользь хлопнул по ней ладонью.

Богдана качало, в голове царил неприятный дурман, и мозг категорически отказывался работать в штатном режиме. Мало того всячески пакостил, нарушая координацию движений, раздирая рот в зевках и уговаривая послать вызывающего по известному адресу.

— Слушаю, — хрипло произнес Дан, сурово внушая расслабленному организму, видение пытки сухим холодным душем, и попытался встряхнуться. Больно ударившись плечом о выступающую деталь панели, ругнулся и замер, услышав ответ.

— Это я.

Инспектор понял, что дрема скатилась по его плечам, словно дождевая вода, и мысли сами неожиданно приобрели четкость и ясность.

— Дана? Что тебе нужно? Как ты смогла активировать связь? Тебя же отключили.

Голос девушки звучал едва слышно, словно она шептала, и полон надежды. Что-что, а оттенки Богдан умел различать хорошо.

— Я же гений, — грустно хмыкнула она, — отключили, да. И за что? У вас только предположения, а доказательств по-прежнему никаких. Ты не допускаешь мысли, что все только выглядит так, словно вина на мне, а на самом деле я жертва обстоятельств?

— Ты же гений, — сухо напомнил Богдан.

— Неужели ты просто слепо доверяешь словам своего начальника?

— Друга, Дана. А потом, это ведь не он установил в моей каюте жучок. И не он пытался провернуть аферу, противозаконную и приведшую к массовым жертвам.

— Все это домыслы. Понимаешь? Без доказательств, обычные слова, пустышки. А ты уже поверил. Да, сложилось неудачно. Да, из-за того, что я попыталась защитить станцию и будущее Януса, кажется, будто предала тебя и наши отношения, черт-те в чем замешана. Но вы оба не дали мне возможности объясниться. Привести доказательства невиновности, объяснить причины поступков.

— Разве? — Богдан начал злится. Ему был неприятен разговор, неприятна ситуация, он почему-то тоже чувствовал вину, хотя и не был причастен. Дан не мог понять, чего девушка ждет от него, но точно знал, что зря. У него начала болеть голова. Тупо застучало в висках, постепенно перемещаясь к затылку.

— А жучок… Я должна была узнать, что со станцией все в порядке и ее существованию ничего не угрожает. Ведь говорила же тебе и не раз, как для меня это важно…

— Почему? — перебил ее Шептунов — Ты все время твердишь о станции, но ни разу не назвала подлинную причину столь нежной привязанности.

— В Янусе заключена моя жизнь. Ученому, который сделает столько открытий, сколько смогу я, используя живые ресурсы планеты, обеспечено бессмертие.

— А, так ты тщеславна дорогая? — съязвил Шептунов, морщась. — Ближе к делу. Зачем связалась со мной? Мучилась, наверное, пока соединение смогла установить. Или помог кто-то из неизвестных нам с Пелевым фигурантов? Кто?

— Да какая разница, — вырвалось зло у девушки, — я с тобой хотела поговорить. Объяснить, что не предательница. Что наши с тобой…

— Стоп, — прервал Дан, — нет никаких нас. Ты в койку ко мне зачем залезла? Чтобы поближе к эпицентру событий быть. И жучок для этого и прочие ухищрения. А все красивости по поводу нежных чувств… За дурака меня держишь? Марионетку, которой покрутить можно? Поплачешь, покривляешься, я и растаю. Заступлюсь перед Пелевым. Стану оправдывать. Да я тебя просчитал почти сразу, Дана. Оставь меня в покое. Ненавижу, когда вот так, запросто, пытаются использовать. Нагло, почти в открытую.

Шептунов разозлился. Он чувствовал, что говорит лишнее, хочет уколоть девушку, потому что ему неприятна сама мысль о подозрениях, которые полностью подтвердились. Дана с самого начала использовала его. Но если бы подобный факт оставил Богдана равнодушным, он посчитал бы себя роботом, а не живым человеком. Инспектор имел полное право злиться. Ведь в глубине души, эх, он знал, с самого начала знал. Но в какой-то момент позволил себе чуть больше эмоций, чем требовалось профессионалу. Теперь кололо возле сердца — обида, а на душе скрипел песком осадок разрушенной привязанности.

Дана, видно, тоже переваривала полученную информацию. Когда он снова услышал ее голос, то поначалу не узнал. Ледяной, жесткий тембр, колкие фразы.

— Хорошо, бывший дорогой. Прости, побеспокоила зря. Думала — чувства, оказалось — работа. Дан, выполни только одну просьбу, не говори Пелеву о нашем разговоре. Мне сейчас очень паршиво на душе. Не держи зла, ладно? Я больше не побеспокою тебя. А прошу, потому что… не хочу, чтобы Пелев опять потащил на допрос, что да как выспрашивать. Я буду тихо сидеть в каюте. Только пойми, пойми, пожалуйста, ничего вы не докажете. Ты еще вспомнишь мои слова. Когда спустишься на Янус. Ты ведь хочешь найти Кристиана? Его там нет, и не было никогда. А Янус опасная планета. Я наблюдала за ее жизнью долгие годы. Ты просто сгинешь, глупо и навсегда.