И опять начались ночные марши. На одном из маршей не обошлось без происшествия. Завершая утомительный переход, мы в полной темноте вошли в большое село. Было холодно, сильный ветер бросал колючие крупинки снега прямо в лицо. Естественно, что у каждого было желание хотя бы на пять минут зайти в избу и обогреться. А вот этого, в таком состоянии бойцов на марше, делать было нельзя. Комбат по колонне передал команду: «Никому в дома не заходить!»

Я предупредил командиров орудий и наказал им особенно следить за новым пополнением. В середине села колонна, как назло, остановилась минут на десять, и младшим командирам пришлось, как пастухам, все время следить за бойцами, что в полной темноте оказалось нелегким делом. И, как всегда, после остановки колонна перешла на крупную, продолжительную рысь. Когда полк перешел на шаг, командиры стали проверять нахождение в строю личного состава.

У меня во взводе не оказалось бойца Балацкого из нового пополнения! На поиски Балацкого я направил его командира орудия, гвардии сержанта Петренко. Спустя полчаса он явился без Балацкого. Потеря бойца, особенно в небоевой обстановке, — это же ЧП! Поэтому я, предупредив комбата, сам отправился на поиски Балацкого. В темноте проезжая в обратном направлении, вдоль колонны полка и дивизии, я время от времени громко кричал: «Балацкий! Балацкий! Балацкий!» — но ответа не было.

Прошла уже наша дивизия, за ней, с некоторым интервалом, пошли полки 6–й гвардейской кавдивизии, а Балацкого все не было. И только не доезжая несколько километров до злополучного села, я на свой зов получил слабый отклик: «Ось я! Ось я!» У меня как камень свалился с души. Я направил коня на отклик. Сквозь темноту я разглядел, как по обочине дороги навстречу мне двигалась маленькая фигурка солдата. Это был Балацкий, солдат полтавского набора, прибывший с новым пополнением. Коня при нем не было. Наскоро выяснив причину случившегося, я от радости, что солдат нашелся, и от возмущения из–за его поступка, приказав ему держаться за мое стремя, за короткое время догнал свою батарею. А все произошло так, как предвидел наш комбат Агафонов.

При нашей остановке в селе Балацкий, изрядно продрогший, подошел к ближайшему дому, привязал коня (монголку) к изгороди, зашел в дом обогреться и сразу же уснул на стуле. Проснувшись, выбежал из дома, коня у изгороди уже не было. Конь или сам отвязался и пошел за колонной, или был уведен конниками других полков дивизии. Поиски коня в полной темноте не принесли успеха, и Балацкий, испугавшись, что его могут принять за дезертира, стал пешком догонять полк. В кавалерии сбережению коня и уходу за ним уделяли исключительное внимание. В своей брошюре «Конница в Отечественной войне» легендарный полководец Ока Иванович Городовиков писал: «Для того чтобы кавалерийские части имели высокие боевые качества, надо воспитать во всем личном составе большое чувство ответственности за сохранность коня. Конь является боевым оружием кавалериста, и утеря коня должна рассматриваться как утеря боевого оружия».

Знал ли все это Балацкий — не знаю. Вид у него был жалкий и растерянный. Вину свою он сознавал и, чтобы не отстать от части, бегом с передышками, изо всех сил догонял свою батарею. В этот момент он готов был понести любое наказание, лишь бы ему простили его проступок. Он чуть не плакал. Мне и жалко было его, он был мой ровесник, но вел себя как малый ребенок, несмотря на свои девятнадцать лет.

Но жалость плохой советчик в армии, особенно в канун новых сражений. Впереди нас ждали бои, и Балацкий как орудийный номер мог обходиться и без коня, передвигаясь на лафете (на станинах) орудия. Строго наказав Балацкого, я приказал ему добыть коня и седло в первом же бою. Забегая вперед, скажу, что в бою Балацкий не оплошал и добыл себе коня и седло.

Спустя несколько дней мы расквартировались в довольно большом селе с невеселым названием Голодуша. Начались дни усиленной боевой подготовки личного состава. Я и командиры орудий отрабатывали с расчетами огневую подготовку, изучали материальную часть орудий, занимались политической и строевой подготовкой, изучали личное оружие, так как молодые бойцы обо всем этом имели слабые знания. Как–то спросил у молодого бойца:

— Из каких частей состоит карабин?

И получил ответ:

— Из трех частей: железяки, деревяки и ременяки! Выяснилось, что, кроме этой шутки, он ничего не знал. В один из весенних дней я получил приказ готовить одно орудие на смотр боевой техники корпуса. Нам, всем участникам смотра, был отведен полигон для боевой стрельбы, у каждого был свой сектор обстрела и свои цели.

Целями нашего орудия были три макета пулеметов на расстоянии 1,5 км (более расстояния прямого выстрела 45–мм орудия). Рядом со мной расположилось 76,2–мм орудие полковой артиллерии, у которого также были свои цели (пулемет и дзот). На подготовку нам был отведен один день. Этого было вполне достаточно, чтобы изготовить и установить макеты целей, отрыть и оборудовать огневую позицию. Промерив шагами расстояние до целей, я с большой точностью определил прицелы. Командир орудия гвардии сержант Паланевич подготовил и наклеил на щит орудия схему ориентиров. Утром все было готово. Вся боевая техника корпуса, от ручного пулемета до танка Т–З4 вытянулась по фронту полигона в одну линию. Появилось командование корпуса, генералы и старшие офицеры. Они двигались большой группой от одного вида оружия к другому. Отстрелялось стрелковое оружие.

Командование приближалось к нам. В группе генералов я заметил и нашего командира полка и командира нашей дивизии. Коротко и четко представив свое орудие с его характеристикой, я попросил разрешение на ведение огня. Получив разрешение, подаю команду, сначала целеуказание, затем:

— Ориентир № 1, правее о–за, прицел … и так далее.

— По пулемету, гранатой, взрыватель осколочный, один снаряд, огонь!

Расчет повторяет мою команду. Четкий щелчок затвора поглотившего снаряд, выстрел и … Разлетевшийся в щепы макет пулемета! На все три цели мне понадобилось всего четыре снаряда. Даже без бинокля было хорошо видно, как от разрывов разлетались мои деревянные цели. Генералам наша стрельба понравилась, и они приказали мне продолжить огонь по другим макетам. Я доложил, что эти макеты не мои, но генерал приказал поразить один макет полкового орудия. Что я и сделал, одним снарядом уничтожив и эту «цель».

С большим подъемом и чувством отлично выполненного долга возвращались мы к месту нашего расположения. На душе было легко и радостно.

Один из старослужащих запел старинную артиллерийскую песню:

— Ориентир в зеленом поле …

— Застыл связист у телефона, еще минута и приказ! — мелодично выводил запевала.

Расчет дружно подхватывал припев:

— Готовь снаряд! Готовь снаряд!

— Гранаты и шрапнели!

— Команды жди! Команды жди!

— Не тратя лишних слов