– Конечно, известно: она выполняла для них заказ.

– Какой еще заказ? – не поняла я.

– Как бы вам сказать… неофициальный. Знаете, институт – частная лавочка, так сказать, к тому же недавно основан, а потому заманить туда людей с именем не так-то просто, они предпочитают работать в местах с хорошей и долгой репутацией. В общем, кроме самого Земцова да еще, пожалуй, пары-тройки известных специалистов, там работает молодежь, которой далеко до имени с большой буквы «И». Вот по этой причине Земцов любит привлекать людей со стороны, имеющих вес в своей области, как, например, Люда. Он очень хорошо платит, поэтому мало кто отказывается.

– И над чем же работала Людмила? – заинтересованно спросила я.

– Над проблемами лечения катаракты. Специалисты института, похоже, создали довольно эффективный препарат, и ей предложили протестировать его и составить экспертное заключение. Люде это показалось интересным, да и деньги лишние не мешали, ведь она как раз с мужем рассталась… В общем, около года работала с Земцовым.

– И как, успешно?

– Сначала – вполне. Даже говорила, что, похоже, наконец-то найдено по-настоящему эффективное средство, позволяющее излечивать катаракту безоперационным путем. Я не углублялась в подробности. Но потом, кажется, энтузиазма у Люды поубавилось. Что-то там пошло не так. Первоначальные результаты, которые выглядели обнадеживающими, впоследствии не подтвердились. Я знаю, что Люда сдала отчет в институт. Боялась, правда, что денег не получит или получит меньше, чем договаривались, но была приятно удивлена, когда Земцов расплатился сполна. На этом, насколько мне известно, их сотрудничество закончилось.

Раз уж я все равно потратила время на разговор с Нелли Немцовой, то решила по пути домой заскочить к Ляне. Исчезновение девушки встревожило меня гораздо больше, чем я сама могла себе признаться. Вдруг она боится приходить в больницу из-за того, как я с ней разговаривала? Обычно я не столь сурова с молодежью! К телефону не подходит, но дверь-то ей открыть придется.

Однако я просчиталась: несмотря на то, что не менее пяти минут жала на звонок, Ляна так и не открыла. Значит, дома ее нет. Мое беспокойство усиливалось. Потоптавшись на площадке, я услышала, как открывается дверь напротив. Женщина с мусорным ведром в руках, закутанная в теплый байковый халат, несмотря на духоту на улице, посмотрела на меня с подозрением.

– Простите, – обратилась к ней я, – вы не знаете, куда могла уйти Ляна?

– А с кем я разговариваю? – недоверчиво поинтересовалась женщина, и это правильно: в наше тяжелое время бдительность отнюдь не является пороком.

Я объяснила, и тогда соседка смягчилась.

– Знаете, я ведь Ляну со вчерашнего вечера не видела, – пояснила она. – Обычно туда-сюда бегает, а тут – тишина! Шумная эта квартира, очень шумная. Хозяйке-то, конечно, наплевать, что молодежь беспокоит соседей, но я собираюсь с ней все же на эту тему поговорить: нельзя же так, в самом деле!

– А что, Ляна вас сильно беспокоит? – удивилась я. – Она же вроде бы одна живет?

– Одна-то одна, – закивала женщина в халате, – но у нее тут не квартира, а просто двор проходной какой-то – парни, девчонки… В основном, конечно, парни – и куда только ее родители смотрят? Сбагрили девицу в Питер и руки умыли, так получается? Я вот вам что скажу: глаз да глаз за такими нужен, уж я-то знаю! Девка красивая, развязная, с такими вот беды-то и случаются чаще всего. Так что ищите ее, а то, не ровен час…

Качая головой, соседка двинулась в сторону мусоропровода.

Расстроенная своими собственными мыслями, которые стали еще мрачнее после короткой беседы, я двинулась в противоположном направлении, к лифтам.

Больше всего на свете Карпухин не любил, когда ему указывают, что делать. Особенно когда на это отваживаются те, кто без всякой причины считает себя лучше и выше других. К последним он относил и Виктора Агеева, бывшего мужа Людмилы. Один бог знает, как он прознал о том, что майор получил ордер на обыск в квартире покойной! Хотя, с другой стороны, успешный адвокат Агеев вполне мог предполагать, что эксгумация тела может привести к некоторым неприятным последствиям. Ни Агнии Смольской, ни Андрею Лицкявичусу не стоило знать о том, какие препятствия пришлось преодолеть Карпухину, чтобы вновь открыть «дело о самоубийстве»! Из этого следовало только одно: майор не отступится от своей версии, даже если весь следственно-процессуальный мир обрушится ему на голову – упрямства ему всегда было не занимать, и этот Агеев еще не знает, на кого нарвался.

Когда следственная бригада во главе с Карпухиным прибыла в квартиру, адвокат уже был там, как и Денис. Майору немедленно бросилось в глаза то, о чем упоминала Агния: отец и сын явно не ладили. Они сидели в одной комнате, но, казалось, находились в параллельных мирах. Глаза молодого человека были опущены, словно он внимательно разглядывал рисунок ковра на полу. Известие об обыске, похоже, не сильно его взволновало. Виктор явно тревожился гораздо больше, но Карпухин склонялся к мнению, что он, в силу своего возраста и опыта, лучше молодого человека понимает, чем это может обернуться.

Майор привык анализировать людей. Он делал это неосознанно. Едва входя в помещение и окидывая взглядом собравшихся, Карпухин немедленно решал для себя, с кем получился бы наиболее плодотворный разговор. Кто готов сотрудничать, а кто предпочел бы что-то скрыть; кто боится встречаться с ним взглядом, а кто, наоборот, желает обратить на себя внимание. Другими словами, кто является потенциальным подозреваемым, кто свидетелем, а кто настоящим преступником – даже если дело происходит в метро в час пик, когда подобные мысли вообще не должны появляться в голове.