Раздалось лязганье, скрежет, будто огромная железная собака облизывала ржавую кость чугунным языком. Двое маленьких бесенят прикусили языки, вздрогнув от тяжёлых шагов главного злоденца. Ний шёл, и с его лица сыпались раскалённые капли. Злоденцы верещали, аплодировали, отбивая ладони о собственные щёки, бока и животы. Бубнил бубен шамана, трещали костями скелеты, звякали цепи Пёсиглавцев.

С непроницаемым лицом Ний взгромоздился на трон и обвёл всех красно-жёлтыми глазами. Его взгляд остановился на Тиме, и мальчику показалось, что в лицо ему плеснули кипятком. Но отворачиваться он и не подумал.

— Вот ты и передо мной, — медленно проговорил Ний, обстоятельно рассматривая Тима, как повар кусок мяса, соображая, куда его лучше пустить — на бифштекс или отбивную. — Я тебя ждал раньше. Нехорошо опаздывать. Я тебя покараю. Этот мир держится только на карающей справедливости. От карающей справедливости должны у всех стынуть волосы в жилах. Только тогда будет порядок. Вся карающая справедливость здесь! — Ний потряс кривым мечом. — Эй, там, кто-нибудь! Заковать Дана в наручники! Он сделал своё дело и теперь пусть отдохнёт! — Урчащие Пёсиглавцы схватили опешившего Дана, который что-то пытался сказать, защёлкнули наручники на его заломленных назад руках и когтистыми лапами закрыли ему рот — нишкни! Ний снова уставился в глаза Тима, стараясь подчинить своей воле. — ТЫ-БУДЕШЬ-СЛУЖИТЬ-МНЕ! — Веско произнёс он. — Я-ЗАКАЗАЛ-ТЕБЯ-ДВЕНАДЦАТЬ-ЛЕТ-ТОМУ-НАЗАД. Я-НЕНАМЕРЕН-ОТКАЗЫВАТЬСЯ-ОТ СВОЕГО-РЕШЕНИЯ. ТЫ-БУДЕШЬ-МОИМ.

Внимание Тима отвлекли два маленьких бесёнка, которые с большим сачком для ловли бабочек охотились за искрами, то и дело слетающими с разгорячённой физиономии главного злоденца. Два неразумных существа с ещё молочными рожками, очевидно, приняли искры за разновидность каких-то мух-красавиц и собирались потом на досуге заняться выдиранием у них лапок и крылышек — чисто бесовское развлечение. Они ползали у всех под ногами и от кончиков рожек до кончика лысого хвоста извалялись в пыли. Десять искр — Тим сосчитал — они упустили, а одиннадцатую и двенадцатую поймали одновременно — каждый изловчился и прихлопнул красную искорку пушистой ладошкой. И в ту же секунду довольное хрюканье сменилось обиженным визгом. Бесенята пищали не столько от боли, сколько от разочарования: на трясущихся ладошках вместо красивой мухи шевелились от ветра серые хлопья. Тим невольно расхохотался.

— ЧЧЧЧЧТТТТТТТТТТТООООООООООО???????????????? — Завопил Ний. — Значит, отказываешься служить мне?!

— Конечно, — пожал плечами Тим, отметив, что в небо уже налилось румянцем, развеселилось. В нём запела малиновка. «Та самая?» — Подумал мальчик.

— Ты сам подписал себе приговор, — изрёк Ний. — Эй, мальчишку на плаху. Тебя пожизненно лишат разума, а твою душу запихнут во флакон, и я смогу забавляться с ней, когда захочу. Тебя — глупого и бездушного — сдадут в сумасшедший дом, запрут в палату для буйнопомешаных. Урча и сопя, Пёсиглавцы извлекли Тима из стальной сетки и потащили к дубовой колоде. Возле неё приседал и потряхивал ногами шаман, его глаза блистали, как сабли в руках ловкача-джигита. На плаху села и беспокойно запрыгала малиновка, сверкая розовой грудкой. Она свистнула так звонко, что все злоденцы услышали и удивились, что кто-то ведёт себя так, будто не они тут главные.

— Сам, — стряхнул грязные лапы с плеча Тим и твёрдо, угрожающе повторил: — Сам!

Он подошёл к плахе… и вдруг подпрыгнул так высоко, что все охнули: улетит! Сделав кульбит в воздухе, Тим приземлился руками на колоду, смешно сгибая и разгибая то одну, то другую ногу. И вдруг кто-то ещё так же ловко, как Тим, прыгнул на плаху, встал на руки и заболтал ногами. Тим вздрогнул, заметив у незнакомца свои зелёные глаза, такой же, как у него вихор, упрямо нависший между бровями. Будто это был второй Тим. Или Дан. «Непонятно кто…» — пронеслось в голове у Тима. Он подумал, что начинаются галлюцинации. Между тем этот Непонятно кто, перевернувшись вверх тормашками, маршировал загорелыми руками по занозистой плахе и подмигивал ему.

Малиновка свистнула, стала перелетать с одной светлой головы на другую, юрко проскальзывала под руками, потешно карабкалась по перевёрнутым спинам, ногам, слетала, кружилась. Мальчишки, которые не переставали делать кульбиты, словно жонглировали ею. Обби вертелась, вертелась в крепко сдавившей её стальной сетке — и вывернулась из неё. Она тоже присоединилась к Тиму и Непонятно кому: прыгала, перелетала, подкурлыкивала.

— Так не лежат на плахе! — Взревел Ний. — Ты размножился! Ты с ума сошёл!

— Прекрати дурацкие игры! — Вопил Аспид, остервенело хлопая крыльями. — Ты с ума сошёл!

— Кто он? Кто из них Тим? — Завыли злоденцы. — Что это за дурацкие игры! Раздвоение! Он с ума сошёл!!!!!!!

— Не этого ли вы добиваетесь от меня? — С насмешкой поинтересовался Тим и, перекувырнувшись в воздухе, вновь встал на руки. То же самое, будто был его зеркальным отражением, повторил и Непонятно кто. Следующие фразы они сказали одновременно, в один голос: — Разве я не исполняю ваше приказание? Просто нашёл приятный для себя способ сходить с ума — вот и всё!

Злоденцы жалобно заголосили, не зная, что теперь делать. Отбивая такт звонкими шлепками по свежему жёлтому спилу колоды, Тим продекламировал:

Непонятно кто расхохотался. Похоже, он не был галлюцинацией. Разве могут галлюцинации хохотать? И уж совсем точно, что галлюцинации не умеют сочинять стихи, а Непонятно кто точно таким же голосом, как у Тима и Дана, продекламировал: