Старший сгорел там через два года от дурной руды, а Шарк вышел через шесть и, затянув пояс потуже, набросив на плечи латаный-перелатаный плащ, пришел наниматься на фабрику Маррвела.

К этому моменту лорд (уже не столь молодой) механизировал все, за одним исключением: он, несмотря на все старания, не сумел механизировать овец и пастухов. Машины чесали шерсть, очищали, красили, сучили пряжу и ткали сукно, но научиться есть траву и обрастать шерстью так и не смогли.

Те счастливчики, которым удалось наняться на одну из трех мануфактур Маррвела, занимались обслуживанием механизмов. Машинам не требовались тысячи человеческих рук – вместо рук работали вода и пар. Большая часть населения края оказалась без средств к существованию. Здесь остались только фабрики и бесконечные пастбища. Овцам не нужны лишние пастухи, а машинам не нужна лишняя обслуга.

Некоторые до последнего пытались цепляться за свои жалкие наделы, надеясь выжить с этих огородов, окруженных пастбищами. Таких выдавливали беспощадно – травили колодцы во дворах, запускали овец на поля, избивали в темных переулках руками нанятых бродяг. Другие пытались разводить овец самостоятельно, но их быстро убеждали отказаться от такой затеи – все частные пастбища одно за другим прибирал к рукам лорд Маррвел или один из аристократов помельче, немедленно огораживая свои новые территории. Трудно разводить овец, не имея возможности подойти к водопою, а еще труднее, если, попив водички, они вдруг дружно умирают.

Обнищавшие люди перебирались в города, где, поселившись в рабочем бараке, по двенадцать – шестнадцать часов в день стояли у рычагов бездушных и беспощадных машин. Рисковые подавались в переселенцы – перебирались на опасные земли Аниболиса отбивать землю у вороватых и опасных раттаков. Мужчины массово записывались на армейскую каторгу – нескончаемая война требовала много жертв.

За несколько лет край обезлюдел – лишь бесчисленные отары овец, обнищавшие работяги и свежие могилы тех, кто не пережил нашествия «молниеносного прогресса».

Раньше, до Энжера, остров Шарка ежегодно отдавал жрецам Темного одного юношу и одну девушку – традиционная жертва. И выплачивал десятину от всех доходов.

Прогресс сожрал тысячи жизней и превратил простых трудяг в нищих.

В краю ткачей резко упал сбор подушной подати – не с кого стало брать. Но Маррвела это не огорчило – доход от мануфактур многократно перекрывал потери. Несколько лендлордов, прибравших к рукам все пастбища, тоже ничуть не жаловались на уменьшение населения. Дворяне, не успевшие нахапать побольше пастбищ, без дела не остались – перебрались в города, на королевскую службу. Стремительно развивающаяся страна нуждалась в чиновниках и офицерах.

Шарка на мануфактуру не взяли. Желающих и без него хватало – управляющему не хотелось допускать к машинам несостоявшегося саботажника.

С каторги Шарк вернулся другим человеком. И этот новый человек относился к законам не столь уважительно, как старый. А еще точнее – он ненавидел законы, позволившие его безнаказанно ограбить.

Раз закон бессилен, то надо брать дело в свои руки.

Шарк сколотил ватагу из таких же отчаянных парней, как сам, и понеслось. Горели усадьбы лендлордов, вырезались овечьи отары, на мануфактурах пришлось увеличить число охранников из-за постоянных угроз диверсий. Маррвел вызвал из города роту солдат, и те сумели прижать разбойников, ополовинив шайку, но уже через месяц она разрослась вдвое больше прежнего.

Тех, кому нечего было терять, сейчас хватало, и многие из них были не прочь пойти под руку Шарка. А те, кто не готов был к такому, охотно предоставляли бунтовщикам убежище.

Растолстевший Маррвел трясся в окружении охраны и слуг, опасаясь налета на свой родовой замок. Он ежедневно требовал прислать солдат, но город отмалчивался: вся армия на войне, а «шарков» на острове развелось слишком много. Жалкому гарнизону везде не поспеть.

Но беда к Маррвелу подкралась не со стороны Шарка.

Беду принесла машина.

Лопнувшая доска станины толкнула в бедро подростка – потеряв равновесие, он неудачно взмахнул рукой. Миг – и кисть попала меж шестеренок, еще миг – и мальчуган остался калекой.

Мастер, услышав крик и заметив, что машина остановилась, прибежал на место происшествия одним из первых. Он не стал разбираться в случившемся, тут же обрушившись с криком на пострадавшего паренька, обвиняя его в порче машины. Это была его первая ошибка. Вторая ошибка – он осмелился замахнуться, с явным намерением отвесить покалеченному оплеуху. Третья ошибка – он не обратил внимания на то, что среди рабочих, хлопотавших над подростком, были его мать и два старших брата. Ну а четвертая – слишком близко стоял к другой машине, продолжавшей работать. Мастер просто дорожил своим местом – ему тоже надо было кормить семью, а без работы это невозможно. Вот и перестарался…

Крики мастера, перемалываемого равнодушными шестернями, еще не успели затихнуть, как к ним присоединился целый хор – под сукновальный пресс отправился второй мастер, в топку паровой машины угодили два стражника, третьего повесили в воротах. Остальные, осознав, что пятисотенную толпу разъяренных пролетариев им не удержать, побросали свои примитивные мушкеты и резво разбежались кто куда. Благодаря этому толпа без помех разорвала в клочья управляющего, выбравшегося на крыльцо конторы посмотреть на источник шума, после чего весь полученный материал отправила в утробу прядильной машины.