«Его имя – Глеб. Блюститель мира слышал наши слова и знает, кто их произнес!»

– Фамилия неплоха, – Бокий коротко улыбнулся. – Мы обратили внимание, что с осени 1917 года в аппарате ЦК обязательно работает какой-нибудь Москвин. Причем только в одном случае, первом, он был действительно таковым, остальным, как и вам, выдали новые документы. Может, эта фамилия – вроде талисмана? Что ни говори, а странно.

Спорить не приходилось.

– Теперь отвечаю на ваш вопрос, товарищ Москвин…

Улыбка исчезла, темные глаза смотрели сурово и строго.

– Вы в Чрезвычайной Комиссии практически с первого дня, так что не притворяйтесь наивным. После марта 1918-го, когда руководство покинуло Питер, начался раздрай между вашими местными чекистами и Столичным аппаратом. Надеюсь, вы помните, как убили Урицкого. Тогда Феликс пошел напролом, его противники в ЦК, объединившись с Петерсом и питерцами, не оставили бы от этого шляхетского зазнайки даже костей…

Леонид вздрогнул. Обо всем этом он знал, но впервые такое произносилось вслух. И где, в каких стенах! Впрочем, Бокий – сам из питерских, с покойным Урицким они, кажется, дружили.

– Когда в Столице узнали про операцию «Фартовый», то решили ее использовать сразу в нескольких целях. Прежде всего, удар по Зиновьеву, по его питерской партийной вотчине. Затем – компрометация головки местного ГПУ, как конечная цель, замена ее своими людьми. Была еще одна задача: проверить на практике некоторые наработки по партизанской войне в крупных городах. Представьте, что такой Фартовый появился в Варшаве или Париже. Крайними же должны были оказаться не только питерские товарищи, но и кое-кто в Столице, из числа противников тогдашнего Генерального. Про исполнителей и речи не шло – никто не должен был уцелеть. Кстати, именно это значилось в первоначальном плане операции, так что приговорили и отпели вас в Столице, а не в Питерском ГПУ.

Слова падали мерно и ровно, как куски мерзлой земли на крышку гроба. Леониду вновь в который раз увиделось то, что преследовало его в предрассветных снах. Неровная крыша питерской многоэтажки, подошвы бьют в гулкое железо, в глаза смотрит яркое полуденное солнце, в ушах – свист ветра и револьверный лай. Быстрее, быстрее, быстрее… Вечная погоня, от одной смерти к другой. И пропасть впереди.

Тогу богу…

– Лично вас, товарищ Москвин, спасло то, что кое-кто из руководства ГПУ захотел вытащить бандита Фартового на открытый процесс. Так вы оказались в Столице. А потом в дела вмешалась третья сила. Блюмкина послал действительно я, но не только по своей воле. Дальнейшее, как говорит классик, – молчанье. Я ответил?

– Так точно, Глеб Иванович…

Дальнейшее – молчанье… Леонид прикинул, что загадка не так и сложна. И Глеб Бокий, и Яков Блюмкин давно и прочно шли по одной тропе с Красным Львом Революции. Троцкий решил слегка нарушить планы слишком возомнившего о себе Генерального секретаря.

– Теперь о том, почему я вам все это рассказываю. На коллегии ГПУ мнения были разные. Большинство склонялось к тому, чтобы о конкретных исполнителях операции вообще не упоминать. По всем бумагам Гавриков, Варшулевич и вы давно мертвы, вопрос, так сказать, закрыт. Но я все-таки настоял, чтобы вас признать невиновными в случившемся. У меня свой интерес, товарищ Москвин. В будущем при проведении подобных операций наши сотрудники должны знать, что тех, кто честно исполняет приказ, не сделают козлами отпущения. Одно из правил разведки – никогда не предавай агента!

Товарищ Москвин с трудом удержался, чтобы не хмыкнуть. Ну еще бы!

– Что касается лично вас… Пока вы работник среднего звена, руководитель небольшой группы в ЦК. Но скоро это будет сектор, а там… Кто знает? Этой фамилией вас одарили не зря. Кстати, уполномочен передать большой привет от гражданина Арто-болевского. Мы с ним быстро поладили и теперь успешно сотрудничаем…

Глеб Иванович намеренно сделал паузу, но Леонид даже не шелохнулся. То, что Бокий очень серьезно подготовился к разговору, было ясно. Любитель мистики совсем не прочь обзавестись своим человеком возле секретаря ЦК товарища Кима. В общем, самая обычная вербовка. Теперь и седой археолог пригодился.

– А чтобы вы не подумали плохого, Александр Александрович просил вам напомнить: «Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит. На месте злачне, тамо всели мя, на воде покойне воспита мя…»

Леонид вздрогнул. В устах начальника Секретного отдела слова 22-го Псалма – в прославление Бога за особенное хранение – звучали странно. Чувствовалось, что это – не его Бог.

На что хотел намекнуть Артоболевский? Дать знак, что жив, и напомнить, как они оба стояли у расстрельной стенки?

– За привет – спасибо, – наконец проговорил бывший чекист. – Значит, решили-таки Агартху искать, товарищ Бокий?

Ответом был веселый взгляд.

– А вы, значит, Фома-апостол, которому надо обязательно вложить персты в рану, дабы убедиться? Думаете, я верю в ведьм, колдунов и всяческих горных арвахов? Нет, не верю. Не верю, но знаю! А вы не допускаете мысли, что кроме нашей цивилизации на Земле существуют и другие, нечеловеческие? До сегодняшнего дня они просто не хотели с нами разговаривать. Люди, к сожалению, со стороны выглядят не слишком привлекательно. А теперь у нас появился шанс!..

Леонид постарался не дрогнуть лицом. Началось! Искусил-таки мистик и теософ Мокиевский старого большевика. Другие цивилизации… Зачем так далеко искать? Планета Тускула и установка Пространственный Луч куда интереснее, чем вся эта восточная ерунда. «Что на Востоке, что на Западе хватает тайн и чудес. Но все они, уж поверьте мне, вполне земного и материального происхождения». Именно так, Александр Александрович!