Шрифт:
– Да, природа, она есть природа...
– А вот ты мне скажи, из чего комар создался? Он тут у уха пищит, пищит, так и лезет...
– Он пищит, по-своему визжит. Своих созывает.
– Да,каждый по-своему кричит. Бык по-своему, курица по-своему, и вон петух - по-своему... Пошли, что ли?
– Погоди, дай взвеситься... Это с какой же руки тут считать? Это что же у меня - девяносто?
– У тебя-то девяносто?
– Известное дело - бараний вес...
– А он пол-литра выпил, вот тебе и полкило весу...
– Он у нас не пьет.
– Что ж он татарин, что ли?
– Это раньше татары не пили. Теперь жрут больше русских...
– А ты чего молчишь?
– Вон у нас татарин-то...
– Вино Пророк запретил. А он почему запретил? Он туда шел, видит, люди пьют, веселятся, песни... "Вот, - думает, - хорошо. Дети мои делом заняты". А обратно он шел, смотрит: кто где - кто в озере, кто в луже, кто на голове стоит... Безобразие такое. Он и запретил...
– У нас один в улице бросил пить, как цена на водку поднялась. "Все!" - говорит. Так и не пьет.
– А! Какая цена на нее ни будь, все хватают...
– За любую цену возьмут. Нас, дураков, еще угол непочатый...
– А есть, кто по здоровью не пьет...
– Есть чудаки...
– Это со мной случай был... Мы с училища летели, с Алма-Аты. Летим - три курсанта... А там у них был пленум ЦК, ихней там компартии. Ну, летим втроем. Две бутылки коньяку тогда взяли да красного. Ребята впереди двое сели, а я сзади. А рядом со мной мужик у окошка. В костюме. Ну, взлетели... Я стюардессу - раз: "Тащи четыре стакана". А он тут сидит у окошка. Ну, я разливаю своим и ему: "Давай, мужик!" - "Нет, - говорит, - я не пью. Желудок, - говорит, - не позволяет..." - "Да брось ты, - говорю, - чем заболел, тем и вылечишься".
– "Нет", -говорит... И все... Ну, мы выпили, летим. А видимость так хорошая. Он все в окно глядит: "Ах, сколько земли пропадает..." - "Да брось ты, - говорю, - мужик! В союзе земли много..." - "Нет, - говорит, - это моя стихия".
– "Ну, - говорю, - у меня другая стихия". Наливаю опять."Ты лучше выпей". А он все: "Сколько земли пропадает".
– "Да брось ты, - говорю, - расстраиваться, мужик..." Яуж тут по плечу его хлопаю... "Давай выпьем!" Нет и все... Ну, тут мы уже обе их раздавили и красное... Ладно. Прилетаем в Москву.
Гляжу, ему - особый трап. Он шляпу надел и в "Чайку"... У меня глаза на лоб полезли... Спрашиваю стюардессу: "Кто это мужик летел?" - "А,.
– говорит, - это министр сельского хозяйства всего союза". А я его по плечу...
– Это он, может, в самолете не пьет. А так-то дома, под икорку...
– А чего? Я тоже без закуски не пью...
– Налью тебе стакан, пить не будешь?
– Не буду.
– Ну, это ты скажи тому, кто не знает Фому, а я - дядя ему.
июль 1971 г.
Витек и Юрка
Прошлое воскресенье у меня с утра трещала голова, и я решил пройтись по городу. Сначала потолкался на барахолке, ходил мимо развешанного на заборе тряпья и разного старого хлама, разложенного прямо на снегу. Потом вошел в самый базар. Не выдержал - с жадностью съел у прилавка замерзший соленый помидор и такой же ледяной огурец. Больше было тут нечего делать, и ноги понесли меня по направлению к столовой "Заря", где, как я знаю, изредка бывает пиво.
В просторном и неопрятном зале было немноголюдно. Посетители сидели строго разбившись на два лагеря - поближе к кухне те, что пришли поесть, поближе к буфету те, что пришли выпить пива или портвейну. Я купил у буфетчицы кружку и пошел к столику у окна. За ним сидел в одиночестве крепкий тридцатилетний паренек с красной физиономией и оттопыренными ушами. Одет он был почти щегольски - шерстяная рубашка и добротный синий костюм. Пиво пил важно и сосредоточенно.
– Разрешите?
– сказал я.
Он молча кивнул, и я уселся. Говорить и мне не хотелось. Каждый из нас был занят своей кружкой. Моя кончилась быстрее, я встал и подошел к буфету.
– Повторить?
– услужливо спросила буфетчица и налила мне новую порцию.
Я вернулся за столик.
В зал вошли еще три человека. Оглядевшись, они приблизились к моему соседу и молча пожали ему руки. Потом, очевидно решив, что мы с ним собутыльники, поздоровались и со мною.
Один из них - личность примечательная. Высокий, худой.
На лице и на переносице несколько глубоких царапин. Нос опух,и нельзя разобрать, природная на нем горбинка или благоприобретенная.Глаза совершенно заплыли. Пестрый бумажный свитер, под которым скорее угадывается, чем виднеется расстегнутая черная рубашка...
Двое других - шестерки. Один такой серенький с припухшими губами, а другой - белобрысая челка и носик выемкой.
Эти двое принесли пиво и стаканы, куда немедленно был налит цвета марганцовки портвейн. Мне тоже предложили, но я отказался. Они осушили стаканы, запили пивом.