— В твоем доме опасно, Браул, — сообщил мне по секрету Леопольд. — Я думаю отсюда свалить.

— А как же Волшебная Страна и неуемное желание расквитаться с дедом за все годы мучений? — спросил я.

— Ну…

— Дезертиров я буду вешать на реях!

— Ну…

— Не нукай! Что подумает Ирма, когда узнает, что ты, засучив штанины, удрал с корабля в самый важный момент, вместо того чтобы пойти ко дну вместе со всеми?

Леопольд посмотрел на Ирму. Взгляд его был влюбленным, однако, как мне показалось, не в такой степени, как раньше. Суть подозрения я объяснить не мог, но мой друг детства, этот остолоп, осел из ослов, которого дед, по-видимому, мало таскал за уши, любезно сообщил следующее:

— Хорошо, что бедняжка спит… Кхе… кхе…

— Что в этом такого? И почему ты подозрительно кашляешь?

Леопольд посмотрел на дверь и потянулся ко мне. Его глаза излучали конспирацию высокой концентрации. И это было нехорошо.

— Я раскрою тебе тайну, Браул… на меня обрушилось нечто, что просто…

— Говори точнее!..

— Теперь и не знаю, что делать… Я влюбился в твою служанку… Селину… Она необыкновенная девушка. Раньше, когда она носила мне записки от Ирмы, я не мог разглядеть ее потрясающей красоты, а теперь…

Его излияния прервал чей-то пронзительный крик, такой страшный и леденящий душу, какой я редко слышал в этом доме. Леопольд в одно мгновение побелел и вжался в кресло, став меньше в несколько раз. Если бы у него было время заняться трансформацией, он бы, наверное, превратился в юркую ящерицу и давно спрятался под диваном.

— Браул! Браул! Ты чего?

Странно, почему он об этом спрашивает? Странный какой-то. Поглядите, вскочил с кресла, словно обнаружил, что кто-то шутки ради подсадил в него подрастающего аллигатора, и бегает по комнате.

И не просто бегает, а очень резво, как поступают люди, всеми силами старающиеся избежать удара кочергой. Вот и она — кочерга. С гулом рассекает воздух, словно боевая палица, и проносится в каких-то миллиметрах от чародея.

Но самое интересное не в кочерге. Самое интересное заключалось в том, как вел себя ваш покорный слуга. Да-да, именно он издал тот кошмарный крик, способный повергнуть на колени армию демонов, именно он в состоянии полнейшего умопомрачения подбежал к камину и вооружился железякой, именно он погнался за другом своего детства с намерением пересчитать ему те ребра, которые не успел пересчитать его зловещий дед.

Кто знает Браула Невергора не понаслышке, тот скажет вам, что представить себе этого кроткого волшебника, этого розового и пушистого котеночка, в таком зверском виде никак невозможно. Природа не создала его для злодеяний, а если он иногда и извергает лаву, то по большей части по недоразумению. Посудите сами, разве вспыльчивая личность, обожающая рукоприкладство, удостоится чести зарабатывать эпитеты вроде «сливовый пудинг» и «мокрое полотенце»? Однозначно нет.

Однако в ту минуту я, честно говоря, не задумывался, недоразумение ли это. Преследуя с кочергой в руках ополоумевшего от страха Леопольда, я думал лишь о потраченных впустую усилиях, недоспанных часах и истрепанных, словно старый коврик перед дверью, моих собственных нервах, которые паршивый ловелас попрал не моргнув глазом. Я хотел показать ему такую Селину, чтобы навек запомнил и еще внукам рассказал, если таковые появятся.

Я мчался за ним, оглашая дом демоническими криками, а он бежал впереди, подпевая моему тенору своим цыплячьим дискантом. Вместе мы могли бы составить комическую пару на самодеятельном концерте в каком-нибудь салоне в воскресный день, но, к сожалению, этому не суждено осуществиться. Когда я оставлю от негодяя рожки да ножки, ему придется до конца своих дней сидеть дома и забыть о намерениях стать светским львом.

В таком состоянии, сами понимаете, что-то соображать весьма нелегко. Я видел только цель. Я преследовал ее неотвратимо, как рок, и втайне испытывал удовольствие от того, что шкура цивилизованного человека так легко слетела с меня. Я был дикарем, преследующим мамонта. Мне нужно было непременно вонзить в него зубы и насладиться сочным мясом.

И когда я уже был близок к этому, неизвестная сила сбросила на меня здание Мигонского колледжа международных отношений.

Дальше — ничего не помню.

Моя осознанная жизнь возобновилась некоторое время спустя, после того как Гермиона сунула мне под нос нюхательную соль.

— Апчхи! — сказал я.

— Очухался… — произнес Леопольд, стоя на почтительном отдалении. — Продрых до самого утра, это же надо!..

Глаза я еще не открыл и вообще был слаб, точно младенец. Туман неопределенности окутывал мой мозг, и я блуждал в нем, такой невесомый и легкий, словно привидение.

— Последние сутки для него выдались тяжелыми. Бедняга носился взад-вперед, отягощенный заботами о всеобщем счастье. Чересчур много на него свалилось, — сказала Гермиона. — Самый выносливый организм потерял бы, в конце концов, форму.

— Форму… — проворчал Леопольд. — Если он был не в форме, когда собирался прибить меня кочергой, то я уж и не знаю…