Еще одна из наших подружек не вполне соответствовала установленному для нее уровню — Анна, которая посещала некоторые уроки в классе 7–1. Она была гораздо более зрелой, чем остальные, как физически, так и умственно. Ей на самом деле был нужен бюстгальтер, который мы, девчонки, носили лишь в надежде когда-нибудь чем-нибудь его заполнить. Казалось, она способна бороться и с домашними заданиями, и с гормонами, никогда не теряя чувства юмора и прирожденного изящества. Анна самым естественным образом сочетала в себе крайности: и умная, и прикольная, и крутая в одно и то же время. Было бы замечательно узнать, как сложилась ее жизнь. Она нам рассказывала о ребятах из класса 7–1, позволяла взглянуть, как поживает племя на другой оконечности острова:

Слияние ребят из Норвича и из Хановера проходило не так уж гладко. Верность подвергалась испытаниям, компании, сложившиеся в шестом классе, меняли состав. Моя лучшая подруга Рэчел Макэндрю, с которой я проводила летние каникулы в Мэне, и к которой ездила с ночевкой на выходные, училась вместе со мной в классе 7-1А. Те две девочки, с которыми она больше всего дружила в шестом классе (имеется в виду, в школе; мы с ней были лучшими подругами вне школы), попали в 7–1. Я ревновала ее к ним, она ревновала меня к моей новой подруге Анне и к моим норвичским друзьям. Но в середине учебного года наш класс 7-1А переключился на очень серьезный вопрос о том, «кто кому нравится» между девочками и мальчиками, хотя с повестки дня не снималась и проблема «подобного — с подобным» — отношений внутри мальчишеских и девчоночьих компаний.

Эта работа — я имею в виду выявление того, кто кому нравится, — в основном проходила в комнате для занятий, где мы без конца обменивались тайными посланиями. Эта комната была просторной, находилась на недавно отремонтированном, покрытом коврами третьем этаже; там стояли ровными рядами столы, разделенные на три блока. У окон, на полке, стоял огромный словарь. Он занимал удачную стратегическую позицию, наиболее удаленную от стола дежурного преподавателя, и служил нам почтовым ящиком. Друзья обмениваются паролем и кладут записку на соответствующую страницу в словаре; тот, кому она предназначена, встает, идет к словарю и забирает записку: не приходится передавать бумажки через весь класс, чтобы тебя застукали. Никто ни разу не стащил записку, предназначенную для кого-то другого: это было не принято. По понедельникам мы с Рэчел выбирали новое слово на всю неделю:

За этот год я вытянулась почти на шесть дюймов, и у меня иногда подгибались коленки. Зато юбки становились коротки! Длина, приличная в начале года, сделалась приличной — наше словечко для крутого, или потрясного — в январе. Я попала в самую «теплую» компанию, в компанию Дэйва Стоуна, в начале года. О Дэйве я слышала еще до того, как встретилась с ним: его отец, доктор Стоун, принимал роды у моей матери и был моим педиатром. Во время последнего осмотра, перед поступлением в седьмой класс, он мне сказал, что мы с его сыном Дэвидом будем учиться вместе. Не то, чтобы я была этим поражена, но меня снедало любопытство: какой он из себя, этот «милый мальчик доктора Стоуна», и хватит ли у меня духу спросить, что стряслось с ногой у его папы? (У доктора была деревянная нога, это мне сказала мама, когда я спросила, почему он так ковыляет.) Первые недели были обескураживающими:

«Дорогая Рэчел, думаю, я выйду из той компании. Дэйв и прочие вчера дружили со мной, а сегодня знать не хотят».

Потом я познакомилась с Уиллом, мальчишкой, принадлежавшим к той же самой компании, и мы помогли друг другу раскрыть множество тайн. Сначала следовало разъяснить, «нравимся» ли мы друг другу. Разрешив этот вопрос, мы заключили настоящий союз. Какая удача: иметь друга противоположного пола, с которым можно поговорить, обменяться секретами. Иначе ты, как Холден, вечно мучаешься, ошибаешься, блуждаешь в потемках. Кстати, вот она, историческая записка, ее необходимо привести — под сексом мы подразумевали П.О.Ц.Е.Л.У.И — слово, которое скандируют девчонки, прыгая через скакалку. «Тили-тили тесто, жених и невеста».