Шрифт:
III
13. Но… вдруг… словно проблеск в чаду наважденья… Забрезжила память, минувшего страж, И ожили в сердце былые виденья, Как в мертвой пустыне расцветший мираж. 14. Картины мгновенны… И призраки смутны… Но живо я чую… почти наугад Семейного крова достаток уютный И жизни безбурной надежный уклад. 15. Полей колосящихся воздух привольный, Телег со снопами заботливый скрип… Напев над рекою… Призыв колокольный… И в парке шептанье задумчивых лип. 16. А в доме – старинная мебель… и книги… Часов неспешащих размеренный стук; Под шаг их – свиданий счастливые миги, Мечты, и пожатья трепещущих рук. 17. Вся радость былого воскресла в мираже: Так вот с чем разлука была нелегка!.. Но как же отверг я ту жизнь? И куда же Иду во враждебном затишье песка? 18. Зачем в этот зной, за молчащим вожатым, Я топью грозящей иду и иду, В безвестность, хоть сердцем, мучительно-сжатым, Как будто невольно предвижу беду? IV
19. Давно ли в пути я?.. Года? Иль минуты?.. Иль вовсе вне времени жуткая тишь?.. Невмочь мне… Я крикнул: «Старик, почему ты, Всё время таясь, так угрюмо молчишь?..» 20. Он чуть обернулся. Он мне не ответил, Лишь в небо поспешно рукой указал… С ним взором не встретясь, я мельком заметил Худого лица истомленный овал. 21. Был строго-задумчив чернец скорбнолицый; А черной одежды широкий рукав Метнулся крылом всполохнувшейся птицы, Тревожно поднявшись и быстро упав. 22. И с этим коротким встревоженным взмахом Вдруг робости трепет мне в душу проник, Взглянул торопливо я с вкрадчивым страхом, Куда указал мне рукой проводник. 23. Взглянул… и увидел… Высоко-высоко Чудовищный коршун из дали плывет, По шири пустынных небес одиноко На нас направляя свой гонкий полет. 24. Преследуя нас, он вдоль нашей дороги Летит неотступно… И, словно во сне, Внезапно весь смысл непонятной тревоги Открылся зияющей пропастью мне. V
25. Вдруг с яркостью страшной, восстав на минуту, Иное в минувшем представилось мне: Я вспомнил кровавую дикую смуту В покинутой мною родной стороне. 26. Привиделось буйство мятежных становищ На попранном пепле народных твердынь, И гибель бесценных духовных сокровищ, И гневная тишь оскверненных святынь. 27. Мне живо причудился сумрак вечерний, Как будто кровавый, багровый закат, И вопль озверелый бушующей черни, И церкви горящей предсмертный набат. 28. Вновь видел я след рокового набега: В деревне разграбленной пламень свистел; При блеске пожара чернела телега С горой неостывших истерзанных тел. 29. И мутно торчало сквозь дым ее дышло, Как зверя из бездны оскаленный клык, Как знаменье жизни непрошенно-пришлой, Как стяг изуверческий новых владык. 30. А в отческом доме, забрызганном кровью, Объедки от пира гостей-палачей, И лик твой недвижный, с рассеченной бровью Над взглядом не сомкнутых смертью очей. VI
31. Вес вспомнилось… Ужас… И скорбь… И проклятья… И сладостность мщенья… без слез… без молитв В те дни, когда бились и резались братья, Пьянея безумьем неистовых битв. 32. И было нас много, – я вспомнил, – так много Детей этой жалкой и страшной земли, Мы все, точно пасынки, скорбной дорогой От матери общей в изгнанье ушли. 33. Но сетью бесчисленных узких тропинок Все врозь разбрелись мы… Теперь – я один, И только немой, словно призрачный инок Со мной при наитьи знакомых картин. 34. Да в небе, в молчаньи застывшего зноя Завистливый коршун, кружась на пути, Назойливо будит всё то, от чего я Так долго, напрасно старался уйти. 35. Напрасно!.. Не смыта обида насилья, Не зажили раны бессчетных потерь: Их память, как черного коршуна крылья, Мрачит своей тенью мой путь и теперь. 36. И Родины очи – в душе, как и прежде. Зовут… и забыть их призыва нельзя… Не шел ли в песках я так долго в надежде, Что эта тропинка – к Отчизне стезя?!. VII
37. Напрасно!.. И чую я смутно, что влито Предвестье недоброе в тягостный зной, Что коршун недаром, с угрозою скрытой, Как вестник несчастья, парит надо мной. 38. Всё ниже он кружится, злобный и жадный, По-хищному голову набок нагнув, – Мне явственно видится взор плотоядный И острый, зловеще-изогнутый клюв. 39. Он словно добычу разбойничьей смёткой В нас чует, всё глубже в пески нас гоня, И тень его черная плавно и четко Скользит на горячем песке вкруг меня. 40. Душа замирает… Скорее дойти бы, В лесах от погони защиту найти… Но вьются… и вьются тропинки изгибы… Не видно конца роковому пути. 41. А черная птица спускается ниже, Уверенно реет, сужая круги… «Старик, – закричал я, – что медлишь? Иди же!..» Безмолвный монах ускоряет шаги. 42. Вновь следом по следу иду я послушно… Томит неотступный беззвучный полет… А синее небо молчит равнодушно, И яркое солнце безжалостно жжет. VIII
43. Вдали же темнеет дремучей громадой Зеленое царство тенистых дубов; Дыханье лесное там веет прохладой И запахом ягод, листа и грибов. 44. Там тихое небо над чащей глухою С приветливой лаской безбрежно легло; В извилистой речке, поросшей ольхою, Нежгучее солнце играет светло. 45. Там, чудится, воздух дрожит перезвоном… Не Русь ли встречает своих беглецов, Вернувшихся к матери с низким поклоном, С приветом сыновним уделу отцов? 46. О, Русь! Я – твой сын! Я, деля средь скитаний С тобою все думы, все чувства души, С тобой неразделен в чреде испытаний, И ты мне уход мой, как грех, разреши. 47. Меня пред тобою враги очернили, Со злобы твоим называя врагом: Меж тем твое имя и честь не они ли В грязи затоптали, поправ сапогом!.. 48. Ты сбросишь их иго!.. Нас кликнешь, родная!.. Как радостно сердце забилось… Но вдруг Всё тело обрызнула дрожь ледяная, И выстудил душу смертельный испуг. IX
49. Сбылось по предчувствиям… С вьющейся тропки Сошел, на мгновенье забывшись, я вбок, И вмиг погрузились ступни мои в топкий, Ласкательно-мягкий, но страшный песок. 50. Я вырваться пробую… Тщетны усилья… Лишь глубже я вязну… – «Старик, помоги…» – Он тянет мне руку. А коршуна крылья Свистят надо мною, смыкая круги. 51. И молится старец. Но разве теперь я О чуде молиться могу… С языка Срываются горько слова маловерья… И вот опустилась монаха рука. 52. Одежды его просияли, блистая… «Терпи», – сорвалось с разомкнувшихся губ… И спутник мой бдительный, призрачно тая, Исчез, словно облака светлого клуб. 53. А я погрузился уже по колена, И знаю, под шорох скользящих песчин, Что в медленной муке ужасного плена На смерть обречен я средь жадных пучин. 54. «Я гибну! На помощь! – кричу я. – Спасите!..» Таится трясина, мой крик хороня… А небо сияет, и солнце – в зените, Жестокое солнце последнего дня. X
55. Всё кончено… Тщетно, обманутый сказкой, Что эта тропинка – на Родину путь, Я шел всё вперед над трясиною вязкой, Устав, но не смея на миг отдохнуть. 56. Увы! Обессилен борьбою бесплодной, Утратил я веру – опору сердец, Померк дальний светоч звезды путеводной… И горек загубленной жизни конец. 57. Я – пленник пучины. Я с каждой минутой Всё глубже и глубже внедряюсь в песок, Расчетливо медлящий пыткою лютой… А коршун парит, неуклонный, как Рок. 58. И, отклик былой пробудив средь затишья, Казнит меня память сравненьем простым: Когда-то, склонясь к мышеловке, на мышь я Бесцельно смотрел с любопытством пустым. 59. Металась она; словно бисера стекла, Округлые глазки таили испуг, И дымчато-серая шубка намокла От пота в усильях бесплодных потуг… 60. Когда это было?.. Давно?.. Иль недавно?.. Как будто вчера… А сегодня, как зверь, Пленен я, и хищник, кружащийся плавно, Пытливо за мной наблюдает теперь…