Удалой молодец разузнает от встречных мореходов о сборах Семена Дежнева в Нижне-Колымской крепости. С попутной оказией он плывет на Колыму “дозорным”, прежде сотоварищей, и успевает попасть вместе с Авдотюшкой на последний коч флотилии Дежнева.

Силушкой славясь на весь караван, он помогает кормчему. Страшная буря отбила два коча от всей флотилии. Почти былинным языком живописуются злоключения мореходов в бурном “море-окияне”, высадка потерпевших кораблекрушение на суровые берега заморской “матерой землицы”.

Удалой молодец выплывает на мачте, “выносит свою суженую из волн без памяти”. Мореходы, собрав уцелевшие пожитки, ставят на пустынном берегу зимовье, ограждаясь тыном, завязывают добрые отношения с воинственными соседями — “племенем квихпах — писаные рожи”.

Любезный молодец строит дом. После долгих скитаний “удалец с голубушкой” обретают отдых, покой и счастье…

— Эх и документик! — восхитился Любич. — Как ни верти, а первое поселение в Америке казаки поставили триста лет назад!

…“Житие” в неведомой земле сплотило новоселов в крепкий казаческий Круг. “Второю весной” Круг решает “послати на Русь-матушку гонца надежного, верного, тайного… вольных казаков да охочих людей в Новую Сечь звати, припасы, оружие, снасти привозити”.

Трудную миссию поручают удалому молодцу с Авдотюшкой неразлучною. Казаки доверяют гонцу призвать “имянным вещим перстнем” атаманить в Новую Вольную Сечь Семена Дежнева, а “Землю Матерую, что отведали за морем, в великия нерушимыя тайны держати”.

— Странно. Почему Дежнева?

— Ну, это понятно: Дежнев вышел из простых казаков, был умен, храбр, любознателен и по тому неспокойному времени добр. Делил все беды и радости с товарищами, предпочитая обходиться с народами Сибири “ласкою, а не жесточью”. Но посмотрите, что совершают удалой молодец с Авдотюшкой!

На кожаной байдаре вместе с эскимосами переплывают они пролив между Азией и Америкой, минуют “Большой Каменный нос, что промеж сивер и полуночник” и, почти не приставая к опасным берегам, “идут морем” вдоль Чукотского побережья. В устье Колымы мореходы с грустью прощаются с друзьями и “на куяках” поднимаются вверх по Колыме, к Нижне-Колымской крепости, сказавшись там “ушлыми из Чюхочьего плену”.

Удалец “припоздал” — не застал в крепости своих мятежных сотоварищей. Они благополучно достигли на коче Колымы, встретили Михаила Стадухина и, влившись в буйный его полк, ушли последним зимним путем “во след Степану Моторе” через Камень на Погычу.

Неудача не смутила удалого молодца. Он решает на каяках подыматься вверх по Анюю с проводником — юкагирским атаманом — и через Камень достигнуть Анадыря. Надеясь вернуться обратно в крепость с Дежневым “сбирати припасы, снасти да вольные люди в ту Новую Сечь”, добрый молодец с Авдотюшкой закапывают тайно ларец с повестью в Атаманской башне.

— Ай да баба! Такой жена, Вадим, ищи… все равно Геутваль — везде за мужиком ходить будет!

Илья расстроился. На глазах старого эвена блестели слезы. Я вспомнил отважную чукотскую девушку. Сжалось сердце, было до слез жаль, что расстался с ней, может быть, навсегда…

Заканчивалась повесть жаркими строками стихотворного диалога “удальца с голубушкой”. В постановлениях казаческого Круга оба зрят высший смысл “Чести и Правды казаческой”…

Любич осторожно закрыл книгу. Молчаливо сидели мы, не решаясь спугнуть витающие образы.

День окончился. Малиновое солнце тлело в фиолетовом сумраке. Мохнатые лиственницы на близком увале застыли, к чему-то прислушиваясь. Совсем близко, за кустами, в Стадухинской протоке, тихо крякали утки.

— Удивительно… — наконец проговорил Любич, — удивительно и просто. Сорок лет спустя после этих событий, в 1690 году, казаки затеяли второе восстание в Якутском остроге. В заговоре участвовал один атаман, казачьи десятники и тридцать рядовых казаков. Они собрались “побить до смерти” якутского стольника и воеводу, захватить пороховую и свинцовую казну, оружие, припасы и бежать в “заносье”. Видно, американские робинзоны прислали на Русь второго гонца.

— И чем же кончилось восстание?

— Заговор раскрыли, зачинщиков казнили, а рядовых казаков в кандалах сослали в дальние остроги. Но о Вольной Сечи за проливом воеводы не допытались. Никто не выдал заветной тайны. Историкам и это восстание до сих пор кажется случайной вспышкой.

Все это было необычайно интересно. Я спросил Любича, почему нигде в своей повести казачий певец не отождествляет себя с главным героем — “удалым молодцем”?

— Такова особенность древнерусских повестей… В те времена жанра автобиографических повестей просто не существовало.