Польское правительство. 4 декабря 1830 года временное правительство окончательно сформировалось из семи членов [112] , среди которых преобладал белый элемент. Любецкий и Хлопицкий были также белые. В итоге красные упустили дело из рук, но наблюдали за правительством через посредство своего Патриотического клуба. Хлопицкий отделался от Высоцкого, отправив его в полк капитаном, и от Заливского, поручив ему организовать восстание па границе Курляндии и Литвы. Подпрапорщики, которых Хлопицкий сначала хотел предать военному суду, образовали совместно со студентами «легион чести», б декабря Хлопицкий, произведя смотр войскам, на который оп явился в своем мундире времени наполеоновских войн, совершил нечто вроде государственного переворота. Он вошел в зал совета, поставил в вину советникам их пустые разглагольствования, насилия клубов, недисциплинированность армии, объявил совет распущенным и собственной властью провозгласил себя диктатором. Хлопицкий был в то время очень популярен и среди красных и среди белых, ибо первые воображали, что он поведет беспощадную войну, а вторые верили, что он добьется примирения Польши с ее королем. Он постарался успокоить Австрию и Пруссию, обязавшись уважать их границы. Любецкого и Взерского он послал в Петербург для переговоров. Если не считать требования «восьми воеводств», данные им инструкции были довольно разумны: депутаты должны были ходатайствовать перед королем о соблюдении конституции, о свободе и гласности заседаний сейма, о вотировании налогов палатами и об охране королевства исключительно польскими войсками.

Переговоры в Петербурге; воззвание к Европе. Чего можно было ожидать от Николая? 15 декабря, после парада, он объявил своим войскам о «преступлении» поляков, прибавив, однако: «Когда вы выступите против поляков, не забывайте, что вы — братья одной крови». Он выказал величайшую холодность Бургоэну, французскому поверенному в делах, и отдал приказ Дибичу о мобилизации русской армии. 17 декабря он обратился к полякам с воззванием, в котором клеймил «гнусное посягательство» 29 ноября; требовал, чтобы они послушались «отеческих советов» и «повелений своего короля», приглашая польскую армию следовать примеру «храброго конно-егерского полка».

Когда эти факты стали известны в Варшаве, они возбудили сильное раздражение в клубах. Адам Чарторыйский счел своим долгом стать во главе депутации только что созванного сейма и потребовал объяснений у Хлопицкого. Последний высокомерно отказал, заявив, что намерен «управлять именем конституционного короля». Оскорбленный сейм отнял диктатуру у Хлопицкого, затем, ввиду протестов народа и армии, возвратил ее, но назначил ему в качестве помощников двух комиссаров. Зато Хлопицкий добился приостановки заседаний сейма.

В Петербурге Любецкий и Взерский были приняты сначала канцлером Нессельроде, который высмеял столь неразумное в данный момент требование «восьми воеводств». Когда депутаты были допущены к императору, он повторил им то, что говорилось в воззвании от 17 декабря. Его манифест к русскому народу от 24 декабря, в котором он клеймил подданных, «осмелившихся диктовать условия своему законному государю», окончательно лишил депутатов всякой надежды.

Оставалась Европа, к которой варшавский сейм и обратился, ссылаясь на трактаты 1815 года. Но Николай договорами о взаимной гарантии уже обеспечил себе соучастие Австрии и Пруссии. Англия, которой управлял тогда Пальмерстон, не была расположена ссориться с Россией из-за таких неважных клиентов своей торговли, какими были поляки. Во Франции мнения разделились. Передовая партия ссылалась на двадцатилетнее братство по оружию, на славную память Домбровского и Понятовского, на необходимость в интересах Европы не дать погибнуть свободной нации. Партия, которая в французских национальных интересах надеялась остановить революцию во Франции и в Европе, стала у власти 13 марта 1831 года в лице Казимира Перье. Тогда Николай, отказавшись на время от высокомерного предубеждения против Июльской монархии, послал верительные грамоты Поццо ди Борго, своему послу в Париже, и дал понять, что ему будет приятно снова видеть послом в Петербурге графа де Мортемара. Последний получил инструкцию: в тех случаях, когда речь будет идти о Польше, руководствоваться исключительно текстом трактатов 1815 года.

Низложение Николая. Перед Польшей вставал тот же вопрос, что и перед Францией: желательно ли остановить революцию, ограничившись отстаиванием конституции, или же довести ее до крайности, т. е. броситься в войну сначала с Россией, а потом с Австрией и Пруссией? В Варшаве не могло образоваться, как то было в 1830 году в Париже, умеренное правительство. Партия действия, находившаяся в сношениях с Лафитом и с франко-польским комитетом в Париже, насчитывала в сейме две трети голосов.

Когда были получены первые известия о неудаче переговоров в Петербурге, сейм возобновил свои заседания. Хлопицкий нарисовал мрачную картину общего положения Европы; он видел спасение только в примирении с Николаем: «Он — ваш король, вы ему присягали». Сейм отнял диктатуру у Хлопицкого и хотел оставить ему командование армией, но Хлопицкий ответил, что намерен служить только простым солдатом. 20 января 1831 года командование было поручено князю Рад-зивиллу, человеку престарелому и не имевшему никакого военного опыта. Затем депутат Роман Солтык предложил объявить Николая и его наследников лишенными польского престола и освободить от присяги на верность не только поляков в королевстве, но и их «братьев» в восьми воеводствах.

Сверх того, он предложил объявить войну Австрии и Пруссии и не складывать оружия до победы или до полной гибели. Солтык смешивал, без сомнения, варшавский сейм с французским Национальным конвентом 1793 года. Чрезмерность этих предложений на первых порах испугала собрание. Но 25 января 1831 года, когда приехал Взерский и подтвердил, что Николай дарует полякам лишь одно прощение, послышались крики ярости; в одну минуту был составлен и единогласно принят членами сейма, начиная с председателя сената Чарторыйского, акт о низложении.

Этим актом сейм лишил себя всякого права ссылаться перед Европой на текст венских трактатов. Мортемар, проезжавший через Польшу, встретил в лесу эмиссаров польского правительства, рассказавших о намерении сейма вотировать низложение. Мортемар предупредил, что па его помощь они могут рассчитывать только в случае примирения польской нации с королем. Когда по приезде Мортемара в Петербург весть о низложении подтвердилась, его роль должна была ограничиться простыми разговорами с царскими министрами. Поляки поставили себя вне европейского международного права. Им оставалось только испытать счастье своего оружия.