Паника и резня в Варшаве. Уже 20 июня при известии о поражении, которое потерпел генерал Янковский, в Варшаве вспыхнул бунт. Правительство, уступая крикам толпы, приказало арестовать этого генерала, а также его зятя, генерала Вутковского, и еще нескольких генералов и полковников, кроме того камергера Феншау, состоявшего шпионом при Константине, и жену русского генерала Базунова. Они были заключены в варшавский Замок. Волнение вспыхнуло снова, когда было получено известие о переходе русской армии через Вислу. Скржинецкий был принужден подать в отставку, и польские войска остались без начальника, между тем как гражданское правительство было бессильно поддержать порядок в городе. 15 августа народ оттеснил национальную гвардию, охранявшую Замок, и убил там Янковского, Вутковского, Феншау, еще нескольких генералов и Вазунову. Убийства продолжались и по другим тюрьмам. Число жертв достигло тридцати трех.

16 августа генерал Круковецкий после тщетных попыток успокоить толпу объявил себя комендантом города. Утвержденный в этой должности Исполнительной комиссией, он рассеял сборища с помощью войсковых частей, призванных из армии, арестовал клубистов, закрыл помещение Патриотического общества и начал производить расследование. Правительство подало в отставку. Собрался сейм. Он назначил главнокомандующим Дембинского. Последний продолжил следстьие, учредил военный суд, обвинил Круковецкого в бездействии, а Лелевеля — в участии в беспорядках. Все ополчились против Дембинского. Его обвинили в стремлений к диктатуре и в желании передать Варшаву русским. Сейм назначил новое правительство из пяти членов и заменил Дембинского Круковецким. Последний велел казнить четверых участников убийств, совершенных 16 августа.

Осада Варшавы (август — сентябрь). 19 августа русская армия расположилась в нескольких милях от Варшавы. Со стороны предместья Воли городу угрожали главные неприятельские силы; со стороны Праги — Розен и войска правого берега. На военном совете, который держали польские генералы, Крукоьецкий предложил дать битву перед Волей со всеми наличными польскими силами; Уминский — ограничиться защитой города, но захватить обратно территории на правом берегу; Дембинский — избавить столицу от ужасов осады и перейти в Литву с правительством и армией. Кончили тем, что остановились на предложении Уминского: решено было сопротивляться Паскевичу под прикрытием довольно жалких укреплений, преграждавших подступы к городу; Лубепский с 3000 всадников должен был снова занять Плоцкое воеводство; Раморино [114] с 20 000 человек получил приказание атаковать русских на правом берегу. Это разделение армии было великой ошибкой: в Минском воеводстве уже находились значительные силы Хржановского, который оказался не в состоянии уничтожить несколько тысяч русских под начальством Головина; Раморино, преследуя Головина и Розена, в минуту крайней опасности очутился близ Брест-Литовска, в 35 милях от Варшавы.

С западной стороны Варшава была защищена двумя линиями укреплений: в 600 метрах от городского вала тянулся пелый ряд редутов, шедших от укрепленного предместья Чисте до деревни Мокотова; в 1600 метрах — второй ряд укреплений, опирающийся на деревню и форт Волю и укрепленную деревню Раковец. Первую линию защищал Дембинский, вторую — Вем. Главнокомандующий Круковецкий, испуганный создавшимся положением, сделал попытку завязать тайные переговоры с Паскевичем. Последний предложил полякам амнистию и некоторые гарантии на будущее время; но о «восьми воеводствах» не могло быть и речи, и амнистия не должна была распространяться на литовских повстанцев, в которых царь видел просто взбунтовавшихся русских подданных, недостойных ни малейшего снисхождения. Эти предложения были сообщены польскому правительству и с негодованием отвергнуты. Круковецкий ответил фельдмаршалу, что поляки «взялись за оружие для завоевания независимости в тех границах, которые некогда отделяли их от России». Таким образом, накануне потери самой Варшавы поляки продолжали требовать возвращения Литвы и Украины.

Польская армия насчитывала в Варшаве 60 000 человек, из которых 16 000 приходилось на долю национальной гвардии. В то время как поляки осклабили себя неосторожными диверсиями, Паскевич собрал вокруг себя все рассеянные дотоле корпуса Крейца, Головина и Ридигера. Он располагал более чем 78 000 человек и артиллерией около 400 орудий. Пален должен был вести атаку слева, Шаховской — в центре, великий князь Михаил с гвардией — справа; Крейц и кавалерия составляли резерв. Вем дал знать в Варшаву, что он не в состоянии продержаться на своих позициях долее двадцати четырех часов, «после чего, — сказал он, — все мы будем или убиты, или взяты в плен».

6 сентября на рассвете русская артиллерия открыла страшный огонь по передовым редутам. Они были взяты в штыки русской пехотой, так же как Раковец и другие деревни. Воля была почти окружена. Генерал Совинский, защищавший ее, на требование сдаться ответил русским: «Одно из ваших ядер оторвало мне ногу под Бородиным, и я более не в состоянии сделать ни одного шага назад». Когда деревня была взята приступом, бой продолжался в церкви; Совинский был убит у подножия алтаря; Высоцкий, будучи ранен, сорвал зубами повязки, наложенные на раны хирургами.

Вылазка, произведенная защитниками второй линии и города под начальством Дембинского. и Круковецкого, потерпела неудачу; русские уже сильно окопались в укреплениях первой линии. Сам главнокомандующий устроился в Воле. Всю ночь с 6 па 7 сентября русская артиллерия бомбардировала вторую линию; польская артиллерия, которой яехватало зарядов, отвечала с перерыьами.

Падение Варшавы. 7 сентября в 3 часа утра Прондзинский явился перед русскими аванпостами с письмом от Круковецкого, в котором изъязвлялась покорность армии и нации «законному государю». Паскевич с целью ускорения переговоров просил польского главнокомандующего явиться к нему. Круковецкий в сопровождении Прондзинского прибыл в 8 часов утра, но, указав, что «полное» подчинение, требуемое Паскевичем, слишком унизительно, заявил, что не имеет полномочий от сейма. «Остановимся на этом, — ответил фельдмаршал, вынимая часы, — через час я начну приступ». Между тем время шло; в полдень сейм собрался на заседание; послышались негодующие крики: требовали отставки министров; Островский, Винцент Немоевский требовали предания Круковецкого суду, советовали вооружить народ и всей массой двинуться к укреплениям. Роман Солтык восклицал: «Мы можем погибнуть, но унизиться — никогда! Мы исполнили наш долг членов сейма, исполним я*е теперь наш долг воинов!» В половине второго бомбардировка по приказу Паскевича возобновилась, — пришлось прервать заседание, и сейм разошелся до 4 часов.

Двести пушечных жерл гремели против городских укреплений; польская артиллерия едва отвечала. Русская армия, построившись тремя колоннами, начала приступ, причем гвардия и кавалерия оставались в резерве. Штыковая контратака, руководимая генералом Уминским, была отбита русской картечью. В 4 часа русские, имея впереди барабанщиков и полковые оркестры, разом атаковали все внешние укрепления и взяли их в штыки. Ничто более не защищало Варшаву, кроме низкой ограды, походившей на простую тамоясенную заставу для взимания городских ввозных пошлин.