Первое столкновение между Махмудом и Мехмедом-Али. Легко понять, что рано или поздно должен был наступить такой момент, когда помощь паши, располагавшего всем, что требовалось для войны, сделается необходимой для султана, который не располагал ничем. Мы видели выше [157] , при каких обстоятельствах Махмуд счел нужным обратиться за помощью к Мехмеду-Али, который не отказал ему в ней, но, разумеется, потребовал плату за услугу. В 1822 году султан должен был предоставить ему командование на острове Крите, чтобы побудить его прислать сюда войско и эскадру против греков. В 1824 году, чтобы подбить его на экспедицию в Морею, он должен был обещать Ибрагиму морейский пашалык. «Этого унижения он никогда не мог забыть. Зато, когда после битвы при Наварине Ибрагим принужден был очистить Пелопонес, Мехмед-Али не забыл об условленной плате за свою услугу и не преминул потребовать, по крайней мере, равноценной награды. Такой наградой могла быть, на его «взгляд, только Сирия, эта естественная ограда Египта, давно привлекавшая его внимание, или, по меньшей мере, добрый кусок ее. Но Махмуд, и без того считавший Мехмеда-Али слишком сильным, согласился предоставить ему лишь пашалык Крита, который египтяне занимали уже несколько лет. Это значило — ничего не дать, и паша не без основания обиделся. В ответ на его жалобу султан довольно колко поставил на вид своему вассалу, что он уже полтора года не платит никакой дани Порте. Мехмед совершенно справедливо отвечал, что он авансом передал своему сюзерену гораздо больше, чем должен был: война обошлась ему в 30 000 человеческих жизней и в 20 миллионов франков, принеся взамен лишь разочарование и досаду. Словом, он ничего не заплатил, и отношения еще больше обострились.

Походы Ибрагима в Сирию и Анатолию. Спор длился уже больше года, когда Мехмед, более чем когда-либо зарившийся на Сирию, вздумал выместить свою злобу на паше Сея-Жан-д'Акра, Абдалле, давшем убежище нескольким беглым феллахам и отказавшемся выдать их ему. Не добившись от Порты позволения напасть на Абдаллу, Мехмед решил все-таки сделать это, и в октябре 1831 года Ибрагим вступил в Сирию с 30 000 солдат, 50 полевыми орудиями и 19 мортирами. В течение нескольких недель, он занял города Газу, Яффу и Кайфу и 9 декабря осадил Сен-Жан-д'Акр. На эту неслыханную дерзость султан отвечал фирманом, который объявлял Мехмеда-Али отрешенным от должности, назначал на его место Хусейна-пашу и предписывал последнему, собрав большое войско, идти на Ибрагима (март 1832 г.). Но прежде чем тот успел подойти, сын Мехмеда одержал еще несколько блестящих побед. 27 мая он взял штурмом крепость, отразившую некогда все атаки Бонапарта, и затем победителем вступил в Дамаск (15 июня). Отсюда, продолжая свой путь на север, он двинулся к Гомсу, где опрокинул авангард Хусейна (9 июля), затем овладел Алеппо, наголову разбил у Бейлапа турецкую армию, оставившую в его руках всю артиллерию (29 июля), и спустя два дня вступил в Антиохию. Вся Сирия лежала у его ног. Но так как Махмуд и теперь отказывался предоставить Мехмеду пашалык Акра, со Ибрагим, упоенный своими успехами, вторгся в Аданский округ, перешел Тавр и быстро овладел Копией — в самом сердце Малой Азии (ноябрь). Здесь напал на него с шестидесятитысячным войском его старый соперник по Мисолунги, великий везир Решид-паша. 21 декабря перед Копией произошло ожесточенное сражение, стоившее жизни 30 000 человек и окончившееся поражением турок: Решид был не только разбит, но и взят в плен. Победитель, не теряя ни минуты, двинулся на Бруссу и Скутари, т. е. на Константинополь.

Теперь, казалось, уже ничто не могло его остановить Мусульманское население Анатолии не оказало ему ни малейшего сопротивления. Впрочем, Ибрагим, как и его отец, неустанно афишировал свою преданность трону Османлисов: «Моя цель, — говорил он, — не низвергнуть, а упрочить его». Многие турки, даже в Константинополе, где султан гяур был крайне непопулярен, горячо симпатизировали ему. Ибрагим, выставлявший себя мстителем за Коран, был вполне уверен, что не встретит сопротивления в Стамбуле. А Махмуд не сомневался, что мятежник, вступив в столицу, немедленно свергнет и умертвит его, чтобы царствовать от имени какого-нибудь другого принца из Оттоманской династии. Сбитый с толку, почти обезумев от страха и ненависти, он не задумался обратиться с мольбою о помощи к великим европейским державам и особенно к России, которая со времени Адриано-польского мира считала себя как бы покровительницей Порты и была заинтересована в том, чтобы под властью Мехмеда-Али не возникла новая Турция, сильная и способная к самообороне.

Вмешательство великих держав. Договор в Кутайе. С этого момента распря между султаном и пашой приобретает крупный международный интерес и привлекает к себе внимание всей Европы. Все правительства тревожит мысль, как бы одно из них не нарушило в свою пользу политического равновесия на Востоке, и потому вмешаться должны были все. Франция не хотела ни действовать заодно с Россией, ни поддержать одна султана против Мехмеда-Али, благодаря которому она пользовалась таким большим влиянием на Востоке, ни открыто высказаться за последнего (из страха ссоры с Англией). Она старалась добиться того, чтобы победитель согласился на предложение дивана, предоставлявшего паше четыре пашалыка в южной Сирии (Акра, Наплуз, Сайда и Иерусалим). Но Мехмед требовал всей Сирии, не считая округа Адана и далее часть бассейна Тигра и Евфрата. Войска Ибрагима продолжали идти вперед, а 20 февраля 1833 года русский флот бросил якорь перед дворцом султана. Чтобы добиться удаления флота, французский посол адмирал Руссен обязался уладить дело так, чтобы египетский паша удовольствовался южной Сирией. Адмирал предъявил это требование паше, но у него не было никаких средств, чтобы принудить его; Мехмед это знал, а потому и не обратил на требование посла никакого внимания. Это снова повергло султана в трепет, и он снова обратился к русскому царю. Действительно, в начале апреля двенадцатитысячный русский корпус прибыл в Константинополь и Скутари, и вся молдавская армия — 24 000 человек — выступила на соединение с ним.

На этот раз Австрия и Англия, остававшиеся до сих пор довольно безучастными, серьезно встревожились и примкнули к Франции в видах прекращения войны. Правда, ни одна из этих трех держав не желала посылать свои войска против Мехмеда-Али; поэтому они объединились только для того, чтобы произвести весьма энергичное давление на султана Махмуда и заставить его сделать Мехмеду большие уступки, способные удовлетворить последнего. Султан уступил тем легче, что даже Николай I не особенно противился значительному расширению владычества Мехмеда. Помимо того, что царь не хотел ввязываться в конфликт с половиной Европы, он ничего не имел против того, чтобы Турцию заставили принести новые жертвы: чем больше она ослабеет, тем больше будет нуждаться в нем. Таким образом, Ибрагиму стало невозможно дольше оттягивать мир, который и был заключен в Кутайе. По этому договору Мехмед-Али получил сверх Египта, как и требовал, всю Сирию и Адану.

Россия и заключение договора в Ункяр-Искелеси. В силу этого соглашения египетские войска были уведены обратно, и царь в свою очередь должен был отозвать свой флот и армию. Он сделал вид, будто уводит их с величайшей поспешностью, но предварительно выговорил себе право при случае вернуться; этот договор, заключенный в Ункяр-Искелеси (8 июля 1833 г.) формально поставил Турцию в вассальную зависимость от русской империи. Согласно этому договору, обе державы заключили на восемь лет оборонительный союз против всех, взаимно обязываясь всеми силами защищать друг друга против всякой внутренней и внешней опасности. Если вспомнить, каковы были опасности, грозившие Оттоманской империи, и как много способов имела Россия вызывать в ней смуту, то ясно, что этот договор давал царю возможность возобновлять свое вооруженное вмешательство в Константинополе всякий раз, как он того пожелает. Разумеется, царь вовсе не имел в виду допускать в пределы своей империи турецкие войска и флот: добавочная статья договора гласила, что в случаях, когда Россия по праву могла требовать помощи своего союзника, последний мог освободиться от этой обязанности; от него требовалась лишь отрицательная помощь, имевшая, однако, громадную цену в глазах царя: султан освобождался от всякой обязанности при условии закрытия Дарданел для врагов России. Такое соглашение делало Россию почти неуязвимой, так как ей с давних пор не грозило какой-либо опасности, кроме как со стороны Франции и Англии. Россия была для них недоступна ни с суши, где достигнуть ее можно было, только пройдя через Германию, ни со стороны Балтийского моря, пригодного для действий военного флота лишь незначительную часть года, а теперь не рисковала подвергнуться нападению и со стороны Черного моря. Если же# и с этой стороны нечего было бояться, она могла позволить себе все, по крайней мере в отношении к Западу; таким образом, политического равновесия в Европе более не существовало.

Хотя договор в Ункяр-Искелеси был заключен тайно, но о нем, конечно, очень скоро узнали. Западные державы были сильно встревожены, и одно время похоже было, что они готовятся к войне. Австрия, также обеспокоенная этим событием, но в данный момент более чем когда-либо нуждавшаяся в помощи России для противодействия революционным настроениям, ограничилась тем, что в дружеском тоне попросила у царя объяснений. Царь заявил, что у него нет никаких своекорыстных видов и что он ничуть не замышляет расширять свои владения за счет Турции; вместе с тем он пообещал принять моральное посредничество венского двора в том случае, когда заинтересованные стороны, на основании договора, заключенного в Ункяр-Искелеси, заявят какие-либо претензии. Ввиду этого Австрия, со своей стороны, указала Англии и Франции, что независимости Турецкой империи, по крайней мере в данное время, со стороны России не грозит никакая опасность и что во всяком случае эта независимость обеспечивается ее, Австрии, посредничеством. В то же время она убедила царя увести свои войска из Молдавии и Валахии, которые он оккупировал уяге 6 лет (1834). Действительно, лондопский и парижский дворы прекратили свои приготовления к войне, предоставив дипломатам впредь до нового распоряжения обуздывать алчность России и разрешить, если это окажется возможным, щекотливый вопрос о Дарда-нелах и Босфоре.

Новые осложнения в Египте. Сражение при Незибе. Кое-как помирившийся, Махмуд и Мехмед-Али тем временем готовились к новой борьбе. Султан питал к своему вассалу непримиримую ненависть и хотел во что бы то ни стало отомстить ему.

В 1834 году он открыто поддержал мятеж сирийских горцев, вызванный административными строгостями Ибрагима, и снарядил войско, намереваясь силой вернуть себе территорию Урфа на левом берегу Евфрата, которую, по его мнению, паша удерживал незаконно. По этому поводу великие державы завязали переговоры с обеими сторонами. Но Ибрагим подавил восстание и верпул спорную территорию, после чего мир некоторое время казался упроченным. Однако обе стороны продолжали вооружаться. Мехмед-Али неисправно платил установленную дань Порте и употреблял свои средства на формирование новых полков и постройку новых судов. На представления дивана, требовавшего уменьшения военных сил Мехмеда, тот отвечал требованием новых льгот: он добивался признания его должностей наследственными в его семье. Султан не отказал ему в этом по отношению к Египту, но взамен потребовал возвращения Сирии, которой Мехмед Али ни под каким видом не хотел лишиться. Соглашение оказывалось невозможным, и в конце 1837 года переговоры были прерваны. В следующем году вспыхнуло новое восстание в Ливане, и вице-король убедился в причастности Порты к этому делу. В то же время Англия, которая была недовольна тем, что дороги в Индию — на Суэц и на Евфрат — заняты другом Франции и которую в торговом отношении крайне стесняли монополии, установленные в Египте, добилась от турецкого правительства заключения договора, предоставлявшего ей полную свободу торговли на всей территории Оттоманской империи и торжественно отменявшего указанные монополии (3 июля 1838 г.). Мехмед-Али заявил, что не будет считаться с этим договором, однако, прежде чем он успел на деле воспротивиться исполнению договора, вступавшего в силу лишь с 1 марта 1839 года, Махмуд, горя летерпепием покончить с Мехмед ом, снова подал сигнал к войне. Уже несколько месяцев все свободные войска империи стягивались в пашалыки Адана и Алеппо. Здесь вскоре сосредоточилась армия более чем в 100 000 человек, обильно снабженная артиллерией и находившаяся под начальством сераскера Хафиза, который пользовался советами нескольких выдающихся прусских офицеров (в том числе Мольтке). В апреле 1839 года турецкий авангард перешел Евфрат. Ибрагим но совету Франции некоторое время держался оборонительно и, казалось, хотел избегнуть генерального сражения. Но когда Махмуд издал новый манифест против египетского вице-короля (7 июня), где объявлял ему войну и называл его предателем и мятежником, — большое сражение сделалось неизбежным. Оно произошло 24 июня на равнине Незиб, несколько восточнее Аинтаба, и, несмотря на энергию Хафиза, кончилось непоправимым поражением турок, которые потеряли 4000 человек убитыми и 12 000 пленными, 162 орудия, 25 000 ружей и рассеялись по всем направлениям. Спустя шесть дпей султан Махмуд скоропостижно скончался в Константинополе, оставив престол своему сыну, шестнадцатилетнему Абдул-Меджиду. Наконец, Турция, у которой армии уже не было, потеряла также и свой флот, так как спустя две недели ка-пудан-паша Ахмед сдал его вице-королю в Александрийском порту (14 июля).