Теперь заулыбался Хаса.

— Всем известно, что турки всегда были против какого-либо прогресса. Это я еще в школе проходил.

Азиадэ прикусила губу.

— Послушай, — сказала она, — одиннадцатого силкаде тысяча двести сорок первого года — по-вашему шестнадцатого июня тысяча восемьсот двадцать шестого года — султан Мурад II решил провести реформы в стране. С этой целью он издал либеральную конституцию, дарующую много свобод — Танзимати Хайрие. Эта Конституция была либеральнее всех других конституций, существовавших в то время. Однако народ Боснии не захотел стать ни свободнее, ни либеральнее. Гусейн ага Берберли поднял восстание против «неверного» падишаха. Он захватил Травник, где находилась в то время резиденция губернатора Боснии маршала Али паши и арестовал его. На Али паше был маршальский мундир, сшитый по последней европейской моде. Фанатичные повстанцы разорвали на нем «греховный» мундир и купали пашу три дня и три ночи, чтобы начисто смыть с него дух Европы. Потом ему выдали древние тюркские одежды, и он должен был дни и ночи молиться, замаливая свои грехи. Теперь скажи, Хаса, кто здесь был более отсталым?

Хаса опустошил графин. Его жена была образованной женщиной, не пристало ему спорить с ней.

— Пошли домой, — скромно сказал он. — Мы всего-навсего варвары и разбираемся только в медицине.

Азиадэ медленно встала и они пошли в отель, а Хаса в глубине души надеялся, что она хоть раз спросит его о том, как удаляют гланды. Но Азиадэ это не интересовало. Хасе стало совсем грустно, видимо, все медицинское было ей чуждо так же, как ему были чужды варварские окончания в экзотических словах. Азиадэ шла рядом с ним, как серьезная, послушная школьница, задумчивая, с приподнятой верхней губой.

В большом, ярко освещенном холле отеля сидели бородатые мужчины с горбатыми носами и жгуче-черными глазами. Семейство Хасановичей приветствовало своего экзотического брата. Хаса заказал кофе, а Азиадэ переводила ему простые вопросы родственников.

— Да, — говорил Хаса, — мне очень нравится здесь. — Или: — Нет, в Вене нет мечетей.

Братья прощебетали что-то непонятное и Азиадэ, улыбаясь, перевела, что они спрашивают — хороший ли Хаса врач?

— Надеюсь, — смущенно сказал Хаса, предположив, что ему придется выписать слабительное какому-нибудь из кузенов.

Однако те замолчали, смакуя кофе, и задумчиво смотрели на улицу. Потом старший из братьев неожиданно всхлипнул, и по его волосатым щекам покатились слезы. Он вытер их и стал что-то долго и печально рассказывать. Азиадэ напряженно слушала его.

— В этом городе, — перевела она потом, — живет один святой мудрец по имени Али-Кули. Это знаменитый дервиш из братства Бекташи и он очень стар. Люди уважают его и считают святым за то, что он ведет праведный образ жизни.

Азиадэ смолкла, а гость продолжал печально и пространно рассказывать.

— Случилось так, что Аллах обрушил свой гнев на этого святого человека, — продолжала она переводить, — он заболел, а искусство дервишей здесь бессильно. Врачи тоже были у него, но все они были неверные и не смогли ему помочь.

— А что с этим святым? — спросил Хаса с неожиданно пробудившимся интересом.

Гость рассказывал, а Азиадэ с ужасом слушала его.

— Он слепнет, — сказала она тихо и безнадежно. — Он теряет силы и проводит свои дни в мрачном полусне. Он выглядит, как мертвец. Хаса, я думаю, что ты не сможешь помочь ему, Аллах призывает его к себе.

Хаса посмотрел на ее печальные глаза, укороченную розовую верхнюю губу и решительно сказал:

— Я бы хотел осмотреть святого.

Они ехали на машине по неровным улицам на окраину города. Азиадэ держала Хасу за руку.

— Я боюсь, Хаса, — шептала она, — разве можно чем-то помочь человеку, приговоренному Аллахом?

Хаса пожал плечами. Жена считает его варваром.

— Я способен на кое-что, что не дано филологам.

Азиадэ с сомнением посмотрела на него. Она была пропитана недоверием Востока к миру точных наук. Профессия ее мужа, казалась ей такой же несерьезной, как и ее собственная.

Ведь в мире существовало только три достойные мужчины профессии: воин, священник и политик.

У небольшого, выкрашенного белой известкой дома машина остановилась. Во дворе, в тени большого раскидистого дерева сидел старик и перебирал четки. Лицо его было бледным, на мертвецки бледной коже торчали редкие волосы. На голове у него был котелок с арабской надписью. Азиадэ взволнованно прочла древнее изречение братства Бекташи: «Все, что мы имеем, исчезнет, все, кроме Него. Он всемогущ и все зависит от Него».

Мужчины поцеловали руки старика. Он с удивлением поднял на них свои опустевшие глаза. Азиадэ нагнулась к дервишу и тихо сказала:

— Отец! Доверься миру западных наук. Иногда Аллах творит добро руками врача.

Хаса со стороны наблюдал за всей сценой. Он думал об Азиадэ, которая любила его и чье уважение он хотел завоевать. Наконец дервиш кивнул и поднял руку.

— Иди, обследуй его, — сказала Азиадэ нерешительно.

Хаса подошел к старцу. Он задавал вопросы, сбивавшие Азиадэ с толку, и узнал, что больного долго и безрезультатно лечили от почек, диабета и глазных болезней. Он наморщил лоб, узнав, что святой спит восемнадцать часов в сутки. Дервиш разделся и Хаса внимательно осмотрел его высохшее тело.