Хаса уснул, поджав колени под живот, снова по-детски положив голову ей на колени. Азиадэ не спалось, она всматривалась в темноту. Квартира напоминала ей остров, а сама она — чудом спасшуюся с потерпевшего крушение корабля в этом бушующем океане, который люди называют жизнью. Где-то там, снаружи, были какие-то кафе, мужчины и женщины, которые думали, как Хаса, но не были волшебниками, не насиловали свои разум и чувства. Где-то там была Марион, чье место она заняла, и о которой она лишь знала, что та путешествует по миру с чужим мужчиной и заслуживает всех наказаний, которые Аллах уготовил распутным женщинам.

— Хаса, — сказала она, потянув его за волосы. — Хаса.

Он удивленно открыл глаза и спросонья откашлялся.

— Между нами так много воздуха, — прошептала Азиадэ, — подвинься ко мне поближе, Хаса.

— Хорошо, — пробормотал Хаса и снова заснул.

Азиадэ закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы эта ночь длилась бесконечно, чтобы Хаса всю жизнь лежал возле нее, как спящий ребенок, и не должен был бы уходить в этот таинственный мир чуждых ей людей, поступков и слов.

Она уснула спокойная, свернувшись в комок, и крепко сжимая лежащую на ее груди руку Хасы, так словно та была волшебным средством против волн океана, омывающего остров.

В кафе на Ринге шуршали газеты. Старый, весь в морщинах метрдотель, узнал Хасу первым. Он поприветствовал его и крикнул официанту:

— «Фиакр» и «Медицинский еженедельник» для господина доктора, как всегда! Вернулись домой? — спросил он, склонившись над мраморным столиком, хотя это было и так очевидно.

— Вернулся, — ответил Хаса, — к тому же женатым.

— Поздравляю от всего сердца, господин доктор. Милостивая фрау, наверное, иностранка?

— Да, турчанка.

Метрдотель кивнул так, будто женитьба на турчанке, было делом само собой разумеющимся и принялся обстоятельно рассказывать о том, что его брат служил в Турции и что турки тоже нормальные люди. Он ненадолго отошел и вернулся со стопкой газет.

Хаса рассеянно листал газеты, а за окном над Рингом сияло солнце. Красиво одетые дамы с маленькими собачками прогуливались по улице, самодовольно оглядываясь вокруг себя. Ветви деревьев склонялись над Рингом, а мрачное здание Оперы напоминало крепость.

Тут распахнулись двери и в кафе стали входить люди, которые, заметив Хасу, радостно взмахивали руками и подходили к его столику, чтобы поздороваться.

Хаса отвечал на приветствия, переполненный радостью возвращения. Вот они — люди, которых он называл своим «кругом», и которым судьбой было предназначено окружать его, общаться с ним, приглашать в гости, считать его достаточно милым или просто невыносимым, и прослеживать его жизнь с праздным любопытством зрителей. Это были — гинеколог, доктор Хальм, седовласый Матушек — изобретатель очень известной, но бесполезной диеты; ортопед Захс, который работал в своей клинике только зимой, в лыжный сезон; длинноногий хирург Матес, влюбленный в китайскую живопись, и невролог Курц, заведовавший санаторием и увлеченный каким-то сосудистым заболеванием.

Друзья сидели за столиком, задавали вопросы, которые по сути дела, не очень-то отличались от вопросов обера, и озабоченно качали головами.

— Так значит ты, содомит ты эдакий, женился на ангорской кошке, — с завистью в голосе, произнес кто-то из них.

Хаса кивнул и ему вдруг показалось, что все это уже происходило с ним однажды, в каком-то ином, нереальном мире.

Мраморный столик был заставлен кофейными чашками. Пролившаяся из стакана вода тонкой полоской растеклась по его мраморной поверхности, образуя бухты и озера под чашкой доктора Курца.

Хаса рассказывал им о своем свекре, бывшем паше, который ныне управляет большим ковровым магазином, о необычных науках, которые изучает его жена, и о дворце на Босфоре. Потом, немного смущаясь, дополнил свой рассказ историей о чудесном исцелении всемирно известного дервиша Али-Кули из Сараево.

Стол слушал с восхищением и завистью. Только когда он проронил слова «опухоль гипофиза», лица их прояснились и высказывания приобрели деловой и профессиональный характер.

— Это что! Вот у меня недавно был такой случай, — сказал доктор Курц, умаляя значимость опухоли гипофиза. — Коммерческий советник Дански, приступ нервной икоты. Он икал три дня без остановки. Что тут можно сделать?

Он замолчал и гордо посмотрел по сторонам.

— Подержать голову полчаса под водой, задержав дыхание. Действует безотказно, — сказал хирург с жестокостью, присущей людям его специальности.

— Проглотить лед, — высказал свое мнение ортопед, подумав при этом о ледовом покрытии в лыжный сезон.

— Я попробовал гипноз, — продолжил доктор Курц, — и представьте себе, он просыпается от гипноза и продолжает икать дальше.

— Тебе надо было позвать профессора Заама, — сказал Хаса участливо, — я слышал, что ему известно какое-то верное средство от икоты.