До этого времени Клавдий показывался в сенате редко. Сенаторов ненавидел до глубины души и друзей среди них не имел. Дружбу водил с рабами, вольноотпущенниками, проститутками, сводниками, игроками в азартные игры и, конечно, с эрудитами. Клавдий сам был ученым и писателем, и уже этого одного было достаточно, чтобы сенаторы не испытывали к нему особой симпатии и уважения. Однако научные занятия помогли ему в управлении обширной империей, во главе которой он оказался неожиданно для всех и прежде всего для себя самого.

Исключенный из политической жизни страны и обделенный любовью семьи, он нашел убежище в огромной библиотеке на Палатине, где под авторитетным руководством знаменитого историка Тита Ливия посвятил себя историческим исследованиям. Клавдий хотел опубликовать историю гражданских войн, но этому воспротивились его мать и бабка. Особенно Ливия, которая не желала, чтобы всем стало известно о некоторых неблаговидных поступках Октавиана Августа в бытность его триумвиром. Антония тоже была против того, чтобы Клавдий сообщал что–либо о своем деде Марке Антонии. Пришлось Клавдию остановиться на годах правления Августа, о чем он написал историю в сорока одной книге. Это был единственный период из недавнего прошлого Рима, о котором он мог писать, не боясь задеть мать или Тиберия. Впоследствии он занялся историей карфагенян и этрусков, о первых издал сочинение на греческом языке в двадцати книгах, о вторых – в восьми. Клавдий говорил и писал гораздо лучше по – гречески, чем по – латыни. Интересовался он и проблемами лингвистики, предложив, в частности, ввести в латинский алфавит три новые буквы; результаты этих исследований были изложены в отдельной книге.

Уединенный образ жизни Клавдия, его научные увлечения и абсолютное равнодушие к политике и военным делам многим римлянам казались странными и недопустимыми для члена императорской семьи. Однако Клавдий был вынужден большую часть своего времени проводить в библиотеках. В детстве он перенес паралич и с тех пор ходил прихрамывая и волоча ногу, во время разговора брызгал слюной и сильно заикался, причем до такой степени, что иногда не мог произнести подряд трех слов. Кроме того, бедняга страдал недержанием ветров и, став императором, намеревался даже особым эдиктом позволить испускать ветры в общественных местах и во время застолий. Неудивительно, что на пирах никто не хотел возлежать возле него, и если он опаздывал к обеду, ему никто не уступал места, принуждая бродить по залу. После еды он нередко засыпал тут же за столом, и насмешники бросали в него косточками маслин или фиников, либо надевали ему на руки женские сандалии и веселились, когда он, внезапно разбуженный, тер ими себе лицо.

Короче говоря, он был всеобщим посмешищем. Но, кроме славы дурака, он имел еще славу горького пьяницы. Действительно, Клавдий любил выпить и частенько бывал пьян. Репутации никчемного и непутевого человека в немалой степени способствовало и его страстное увлечение азартными играми. Об игре в кости он написал даже специальный трактат.

Чего же было ожидать от посторонних людей, если его мать Антония, желая подчеркнуть чье–либо тупоумие, говорила: «Ну, этот еще глупее моего сына Клавдия»? Слабоумия Клавдия стыдился и Август, который неоднократно рекомендовал в письмах к супруге не показывать внука на людях и просил ни в коем случае не допускать его к общественным должностям.

Трусливый и раздражительный, порой жестокий, Клавдий был рабом собственных пороков. Он находился в полном подчинении у своих вольноотпущенников, которые, пользуясь его слабохарактерностью, обманывали его, как хотели. Особую страсть – неистовую и болезненную – Клавдий испытывал к женщинам. Зато к мальчикам был совершенно равнодушен, вещь для того времени настолько необычная, что Светоний особо останавливается на этом факте, не в силах найти ему объяснения.

Однако с женщинами Клавдий не был удачлив. Еще в юности была расторгнута его помолвка с Эмилией Лепидой, родители которой попали в немилость к Августу. Другая его невеста, Ливия Медуллина, девушка из знатной римской семьи, умерла в самый день свадьбы. Наконец он женился на Плавтии Ургуланилле, женщине представительной и волевой, родившей мужу двух детей, сына и дочь. Мальчик умер в отроческом возрасте, подавившись грушей, которую, играя, подбрасывал в воздух и ловил ртом. Что касается девочки, то все знали, что она дочь его вольноотпущенника. Изгнав обеих, и мать и дочь, Клавдий женился на Элии Петине, которая родила ему дочь Антонию. Вскоре он развелся и с ней, влюбившись в свою юную кузину Валерию Мессалину. Хотя ему было уже сорок восемь лет, а ей всего лишь пятнадцать, разница в возрасте не стала препятствием для супружества.

В Риме много судачили об этом браке пожилого затворника – ученого, которого нахально дурачила его молодая и развращенная жена. Мессалина родила Клавдию дочь Октавию, а через двадцать дней после его восшествия на императорский престол – сына Германика. Впоследствии Клавдий изменил ему имя и стал называть Британником в честь своих военных успехов в Британии. Он очень любил мальчика: часто выносил его перед толпой, то нежно прижимая ребенка к груди, то высоко поднимая перед собой.

Хотя в императорской семье Клавдий долгое время служил мишенью насмешек и издевательств, он не был глуп, как это многим казалось. Уже первые его мероприятия как главы империи были последовательны и тщательно продуманы. Он осудил на смерть убийц Калигулы, чтобы никто не думал, что человек, убивший цезаря, может остаться безнаказанным. Принятые им затем акты имели своей целью заставить римлян забыть о несправедливости и насилиях, допущенных в годы правления Калигулы. Были открыты двери тюрем, изгнаны из Рима наемные убийцы, оправданы все осужденные за оскорбление величества, уничтожены дела старых процессов, аннулированы сумасбродные налоговые обложения, находящиеся в ссылке возвращены на родину.

Этими мероприятиями Клавдий быстро снискал себе всеобщую любовь и признательность.

Глава десятая. Поиски мужа

Ранней весной 41 года в Рим с толпой амнистированных вернулись сестры Калигулы. Их переполняли надежды и благодарность к дяде Клавдию, избавившему племянниц от тяжелого заточения на острове Пандатерии.

В Риме они быстро убедились, что ситуация в империи полностью изменилась, что произволу кровавого безумца пришел конец, а действия нового императора разумны и повсеместно одобряемы.

К дочерям своего брата Клавдий отнесся благосклонно. Двери императорского дворца на Палатине всегда были открыты для них, и сестры очень скоро восстановили в обществе принадлежащее им по праву положение членов императорской семьи.

Юлия Ливилла возвратилась в дом своего мужа, бывшего консула Марка Виниция. Агриппина же лишилась супруга, еще находясь в ссылке. Он умер от тяжелой болезни, оставив жене и сыну огромное наследство, значительная часть которого была присвоена и уже растрачена Калигулой. Агриппине удалось вернуть лишь недвижимость, но и это было немало.