Увидев, что друзья готовы разрыдаться, он поспешил удержать их:

– Не надо слез! Будьте тверды! Где ваша мудрость, которая учит быть стойким в бедствиях? Кровожадность Нерона ни для кого не тайна. После убийства матери и брата ему только и остается, что убить своего воспитателя и учителя.

В своем благородном порыве Сенека совершенно забыл о том, что в убийстве Агриппины он принимал самое непосредственное участие. Разумеется, никто из присутствующих не напомнил ему об этом.

– Затем он обернулся к жене и нежно обнял ее.

– Не плачь! Не поддавайся горю! Оно не вечно. Тоску обо мне тебе поможет облегчить созерцание моей добродетельной жизни. Постарайся найти в этом достойное утешение в скорби.

– О, нет! Я хочу умереть с тобой! Палач, за дело! – выкрикивала в отчаянии молодая женщина.

– Ну что ж, – тотчас уступил жене Сенека, – я не хочу противиться твоему желанию прославить себя достойной кончиной. Я указал тебе, как ты могла бы примириться с жизнью, но ты предпочла благородную смерть. Мне не должно препятствовать этому возвышенному деянию. Мы расстанемся с жизнью с равным мужеством, но в твоем конце больше величия.

Оба одновременно вскрывают себе вены на руках. Из ослабленного скудным питанием и старостью тела Сенеки кровь еле текла. То ли страшась яда, то ли вернувшись к вегетарианским привычкам своей юности, то ли став с возрастом более умеренным, он полностью отказался от мясной пищи и последние месяцы питался только овощами со своего огорода и пил исключительно проточную воду. Торопя смерть, Сенека надрезал себе вены на голенях и под коленями. Эффект тот же. Изнуренный болью, он, не желая своими мучениями причинять страдания жене, попросил препроводить ее в другую комнату.

Поскольку ему было отказано сделать распоряжения об имуществе, он пожелал оставить хотя бы духовное завещание. Вызвал писцов и продиктовал многое, что впоследствии было издано, но в настоящее время утрачено.

Когда Нерону доложили о намерении Паулины умереть вместе с мужем, он, не видя смысла в ненужной жестокости и лишней смерти, приказал не допустить ее гибели. Под наблюдением воинов рабы и вольноотпущенники перевязали ей запястья и остановили кровь. Находясь в бессознательном состоянии, Паулина уже не отдавала себе отчета в происходящем с ней. Она пережила мужа лишь на несколько лет, до конца своих дней сохраняя в лице мертвенную бледность, вызванную большой потерей крови.

Между тем в соседней комнате ее супругу никак не удавалось умереть. Смерть явно не спешила к нему. Агония затягивалась. Тогда он попросил Стация Аннея дать ему давно припасенную цикуту – яд, которым когда–то умерщвлялись осужденные к смерти афиняне и от которого погиб великий Сократ. Но и после того как яд был выпит, смерти не последовало. Тело, охваченное предсмертным оцепенением, потеряло восприимчивость и ни на что не реагировало.

Ослабевшего, обескровленного Сенеку погрузили в бассейн с теплой водой. Результат прежний. Жизнь никак не хотела покидать измученное тело. Пришлось перенести несчастного в раскаленную баню, и только здесь, в непереносимой духоте, он наконец лишился дыхания.

Такова была кончина выдающегося философа и писателя Рима. Задолго до своей смерти, в 58 году, в трактате «О счастливой жизни» Сенека писал: «При виде смерти и при известии о ней я буду сохранять одинаково спокойное выражение лица; я буду переносить тяжелые испытания, каковы бы они не были, подкрепляя телесные силы духовными; я буду презирать богатство независимо от того, будет ли оно у меня или нет; я не стану печальнее, если оно будет окружать меня своим блеском; я буду равнодушен к судьбе, будет ли она жаловать меня или карать; на все земли я буду смотреть как на свои, а на свои – как на всеобщее достояние; я буду жить в убеждении, что я родился для других, и буду за это благодарен природе, так как она не могла лучше позаботиться о моих интересах: меня одного она подарила всем, а всех – мне одному… Я ничего не буду делать для славы, а всегда буду поступать по совести. Мое поведение, хотя бы я оставался наедине, будет таково, что на него мог бы смотреть народ. Целью еды и питья будет служить мне удовлетворение естественных потребностей, а не наполнение и опоражнивание желудка. Я буду любезен в обращении с друзьями, кроток и уступчив в отношении врагов, оказывая милость раньше, чем услышу мольбу, и предупреждая честные просьбы. Я буду помнить, что моя родина – весь мир, что во главе его стоят боги и что эти строгие судьи моих деяний и слов находятся надо мной и около меня. А когда природа потребует, чтобы я возвратил ей свою жизнь, или я сделаю это по требованию разума, я уйду, засвидетельствовавши, что я дорожил чистой совестью и стремился к добру, что ничья свобода, и прежде всего моя собственная, по моей вине не была ограничена».

Глава девятнадцатая. «Пет, не больно»

Уже простились с жизнью Пизон, Сенека, Эпихарида, а маховик репрессий лишь набирал свои обороты. Массовый характер казни приобрели только после того, как обнаружилось участие в заговоре военных.

Сначала задержанные безропотно сносили то, что префект преторианцев Фений Руф, их товарищ по заговору, участвует в допросах в качестве следователя. Но так как положение арестованных с каждым днем ухудшалось, а Фений свирепствовал с нарастающей силой, их ненависть к нему вырвалась наружу. Когда на одном из допросов префект угрозами вымогал показания у Сцевина, тот, усмехаясь, сказал:

– Почему ты спрашиваешь об этом деле меня, ведь о нем никто не знает больше, чем ты сам?

Заметив, что Фений побелел от страха, Сцевин продолжал:

– Что мешает тебе отплатить нашему доброму принцепсу признательностью? Откройся ему! Расскажи, что тебе известно о заговоре! Это гораздо лучше, чем выбивать показания из нас.

Тут уже Фений окончательно перетрусил. Вместо того, чтобы сделать вид, что слова Сцевина не имеют к нему никакого отношения, он начал в ответ что–то невнятно бормотать. Ни от Нерона, ни от Тигеллина не укрылся испуг Фения, который своим замешательством и бессвязным лепетом полностью выдал себя. Тигеллин уже давно хотел избавиться от Фения, с которым ему приходилось делить власть над гвардейцами. Нерон же недолюбливал префекта за его предполагаемую связь с Агриппиной. Так что ни тот, ни другой не были заинтересованы в выгораживании трусливого изменника.