Тобела убрал бумажник и запер багажный отсек.

— Где блокпост? — повторил он.

Заправщик прищурился:

— У поворота на Кимберли. Поворачивай налево на перекрестке. — Он показал рукой нужную улицу.

— А второй?

— На гравийной дороге. Чуть подальше, за магазином, потом налево.

— А если мне нужно в Босхоф?

— Как тебя зовут? — спросил заправщик на коса.

— Нельсон Мандела.

Заправщик посмотрел на него и вдруг расплылся в улыбке.

— Я понял, что вы, ребята, задумали!

— И что же?

— Будете ждать его с той стороны Кимберли!

— Ты такой умный, что просто страшно.

— Босхоф впереди. Надо ехать через Поплар-Гроув, километров двадцать отсюда, потом повернуть налево, после Моддера, а перед мостом направо.

— Моддера?

— Эх ты, а еще из Кейптауна. Река Моддер.

— Спасибо.

Шлем он не снимал, просто натянул перчатки.

— Если увидишь его, передай, что он молодец.

— Обязательно передам. — Тобела отъехал от обочины.

— Счастливого пути, брат! — крикнул ему вслед заправщик.

Мириам Нзулулвази стояла на коленях у стула в комнате для допросов и плакала. Ей было так страшно, что она никак не могла успокоиться. Стены давили на нее; она соскользнула с сиденья и плотно зажмурила глаза. Главное, не видеть, как стены смыкаются. Она вспомнила камеру в полицейском участке на Каледон-сквер. Сейчас все еще хуже. Самое главное — Пакамиле. Он будет ждать, ждать, ждать… Когда же мама его заберет? Впервые он будет ждать напрасно, потому что она еще никогда не опаздывала. За шесть лет Мириам ни разу не опоздала. Она всегда приходила вовремя и забирала его. Но сегодня он так и не узнает, что случилось. Других детей уже забрали, одного за другим. Всех, кроме него — о боже! Мириам словно передался испуг сынишки. Она была сама не своя от горя и тревоги. Потом она вспомнила о другом: о своей жизни с Тобелой, об утраченных иллюзиях, о любви. С Тобелой ей было хорошо и спокойно. Она забыла, что такое страх. Ее муж каждый вечер возвращался домой с работы, крепко обнимал ее и шептал о том, как он ее любит. Она вспоминала, как подсматривала в окошко: Тобела и ее сын на заднем дворе, на огороде… Они дружно работают: крупный, высокий мужчина и маленький мальчик. Пакамиле обожает Тобелу, своего героя. А вечерами они вместе сидели на кухне. Тобела во что бы то ни стало решил закончить школу. Он упорно занимался, много читал. Мириам смотрела на любимого мужчину, а Тобела то и дело взглядывал на нее и говорил: «А ты знала, что, оказывается…» — и в глазах у него было выражение изумления. Он открывал для себя новый мир. Ей хотелось встать, броситься к нему и сказать: «Не может быть, чтобы такое счастье было на самом деле!» А потом, в постели, он обнимал ее, притягивал к себе. Он делился с ней своими переживаниями, рассказывал, что у него на душе, говорил о том, как они втроем начнут новую жизнь на ферме. Новая жизнь представлялась ей загадочной и очень красивой. А еще они с Тобелой говорили о политике, о судьбах страны. Тобела был наблюдательным, часто вспоминал о странных случаях на работе. Его беспокоил рост преступности в бедных пригородах, населенных в основном чернокожими. Он говорил о том, что коса забывают свои корни. В наши дни все хотят стать похожими на американцев. А иногда, перед тем как заснуть, он рассказывал ей о своих родителях. Говорил о том, что хочет помириться с ними. Мириам зарыдала еще горше, потому что понимала: все пропало, ушло безвозвратно — ничто не будет таким, как прежде. Ее сотрясали рыдания; слезы намочили обивку. Наконец, она успокоилась, вытерла слезы. Осталось одно желание — желание уйти отсюда.

Она не знала, почему встала и подергала дверь. Может быть, подсознание отметило, что после ухода Радебе она не услышала скрежета ключа в замочной скважине. Дверь подалась. Испугавшись, она прикрыла дверь, села на краешек стула и задумалась. Что делать? Сердце билось все чаще…

Аллисон сидела в зеленом пластмассовом кресле на веранде маленького белого домика под зеленой крышей. Она не могла отвести взгляда от сидевшего напротив доктора Затопека ван Гердена. Ее завораживали его стройная фигура, пытливый взгляд, энергия, бурлившая в нем, и что-то еще, пока непонятное, непознанное и вместе с тем знакомое.

Солнце клонилось к закату; его теплые лучи мягко освещали веранду. Он пил пиво, а она — воду с кубиками льда, которые звякали в стакане. Ван Герден постоянно переспрашивал ее, то и дело набрасываясь на нее, как коршун. Он цеплялся к словам, заставлял ее менять формулировки. Наконец, она рассказала ему все, что узнала, в хронологическом порядке.

— Ну и что дальше? — спросил он. — Что вы хотите?

Она смутилась под его взглядом; он как будто смотрел ей прямо в душу. Его глаза, словно никогда не знавшие покоя, видели ее насквозь. Они просвечивали ее рентгеном, оценивали. Ну да, он ведь психолог… Наверное, ему ничего не стоит расшифровать язык тела — интонации, жесты… Аллисон подумала: «Не удивлюсь, если он умеет читать мысли». Он оказался очень привлекательным мужчиной; Аллисон невольно тянуло к нему.

— Я хочу знать правду, — сказала она.

— Правду? — ухмыльнулся ван Герден. — Вы верите, что такая субстанция существует? — В отличие от многих ее собеседников он не отводил взгляда. Его глаза пытливо обшаривали ее лицо.

Аллисон стало жарко. Что с ней? Что с ней происходит?

— Правда — понятие изменчивое, — признала она.

— Да, — кивнул ван Герден. — Я вот сейчас разрываюсь между правдой и таким понятием, как верность. Тобела Мпайипели — мой друг.

Четыре штурмовых вертолета «ройвалк» летели над равниной на небольшой высоте. Они пересекли границу между Северной Капской провинцией и Свободным государством. За ними следовали два «орикса», медленные и неуклюжие по сравнению с «ройвалками». В каждом вертолете сидели четыре бойца команды «Альфа». Все были в полном снаряжении и готовы к бою: бронежилеты, стальные шлемы с инфракрасными приборами ночного видения, автоматы. Сидящий в первом «ориксе» Тигр Мазибуко пытался говорить по мобильному телефону, но из-за рева двигателей почти ничего не было слышно.

Янина Менц сидела дома, в столовой, между дочкиными учебниками. Она едва разбирала, что кричит ей Мазибуко.

— Где, Тигр? Где?

— Где-то возле Пе…

— Не слышу! — чуть ли не кричала она.

— Петрюсбург!

Петрюсбург? Она понятия не имела, где находится городок с таким названием.

— Тигр, я возвращаюсь в штаб. Попробую связаться с тобой по рации.

— …взяли…

— Что?

Связь пропала.

— Мам, что там случилось в Петрюсбурге? — спросила Лин.

— Работа, солнышко. Мне пора ехать.

Напряжение, испытанное им при въезде на бензозаправку, воскресило давние воспоминания. У него также дрожали руки и также покрывалось испариной лицо во время первого задания перед тем, как он в первый раз убил человека на заказ. Дело было в Мюнхене. Он сидел у окна со снайперской винтовкой Драгунова последней модели, с пластмассовым нескладывающимся прикладом и караулил некоего Клемперера, двойного агента, который должен был выйти из двери дома, расположенного в километре от него.