Павел Андреевич усмехнулся, очень хорошо зная неутомимого выдумщика, который, если его не остановить, будет домысливать своё детище до тех пор, пока вконец не испортит. А детище уже с полгода как застряло у газовиков в ожидании производственных испытаний. Занятые организацией футбольного клуба и команды международного класса, они ссылались на отсутствие свободных средств и вертолёта для установки станции. Похоже, что им тоже журавль не нужен.

– Это без меня, - криво улыбнувшись и пряча глаза, отказался постоянный и надёжный помощник.

– Ты что? – опешил Иван Ильич и только теперь заметил порядок на столе умельца, не отличавшегося прежде порядком. – В отпуск, что ли, собрался?

– Ага, - подтвердил счастливец и посмотрел в окно, словно проверяя, какова там отпускная погода. Потом перевёл внимательный серьёзный взгляд на старого товарища и оглоушил с маху: - В бессрочный, - и объяснил: - Ухожу я от вас. Совсем.

Иван Ильич медленно краснел, не понимая, отказываясь понять, и лихорадочно перебирал в памяти все свои неразумные и обидные поступки, которые могли стать причиной неожиданного решения его мастеровых «рук».

– Увольняешься, что ли? – задал как всегда лишний вопрос.

– По собственному желанию, - нервно рассмеялся Павел Андреевич. – Резолюцию наложишь?

Незадачливому руководителю до жути стало обидно и стыдно и за себя, и за то, что от него уходят, казалось бы, верные соратники, и за соратника, дезертирующего в такое трудное для всех время. Интересно, ради чего?

– На что нацелился, если не секрет? – спросил, избегая прямого взгляда.

– Займусь радиотелебизнесом: аудио-, видеодиски, аппаратура, радиодетали…

Иван Ильич вдруг вспомнил, что у них в последнее время стали пропадать дефицитные радиодетали. Он, конечно, не подумал на Павла Андреевича – просто вспомнил.

– …продажей, ремонтом.

– Ну, дай-то тебе бог! – пожелал он удачи начинающему бизнесмену в летах, пожелал не от души, а из вежливости.

Шматко облегчённо засмеялся, решив, что прощён, и инцидент неприятного расставания завершён. Но руководитель ещё на что-то надеялся:

– Повременил бы, пока не пройдут испытания локатора.

Неуступчивый подчинённый сменил улыбку на ухмылку.

– Сколько ждать-то, ты знаешь? И будут ли они? – и ударил ниже пояса: - А вдруг ты сам их отменишь из-за лазера? – и попал в цель: именно об этом думал с утра плодовитый изобретатель, но не сознался.

– Неужели тебе не интересно, как дело твоих рук воплотится в жизнь?

Вмиг посерьёзнев, Шматко зло отрезал:

– Это ты вкалываешь из интереса, а я – за гроши. Меня дома четыре рта ждут, а ты – один, сам себе хозяин.

Иван Ильич хотел поправить, что у него, одного, три рта: два у дочери – алименты и существенные поборы, и Дарькина пасть, но расхотелось. Многортовый кормилец вдруг стал чужим и неприятным. Сразу бросились в глаза высвеченные солнцем глубокие залысины и наметившаяся плешь, да и весь он, бодрый и моложавый, превратился в усохшего зрелого мужика с пергаментным лицом и убегающим взглядом. «Вот ведь как», - подумалось, - «руки золотые, а сердце…» Рассудком он понимал обременённого семейными заботами Шматко, но душой смириться с тем, что тот бросил незаконченное дело, не хотел. Не хотел и не умел, измеряя всех изжитым бескорыстным мерилом отношения к делу, которое для него было важнее человеческих отношений и меркантильных соображений. Павел Андреевич, предавший дело ради прокорма семьи, стал неинтересен. Хорошо, что заминку в неприятных объяснениях прервал явившийся, наконец, третий из группы.

Импозантный мужчина плотного сложения с наметившимся брюшком, одетый в элегантный серый костюм, белоснежную блестящую рубашку и тёмно-голубой галстук с золотой булавкой, одинаково соответствовал и элите науки, и бюрократической чиновничьей элите. Гладкое, тщательно выбритое лицо, было если не надменным, то чересчур спокойным, без всяких выраженных эмоций. Чувствовалось, что человек знает себе цену и доволен и собой, и жизнью.

– Здравствуйте, - поздоровался густым бархатистым баритоном, переводя внимательный взгляд с одного сотрудника на другого. – По какой причине похоронный вид? – Викентий Алексеевич чуть пригладил гладко зачёсанные назад тёмно-русые волосы без всяких скрытых шматковских залысин и плеши.

Дарька, конечно, тоже не преминул познакомиться с новичком – выполз из угла, неторопливо приблизился, уже без предостерегающего шума, обнюхал штанины, отглаженные в острую стрелку, чихнул и сел рядом, отвернувшись от пижона, показывая, что ему вся эта показуха и её носитель – до лампочки!

– Иван Ильич! – улыбнулся российский денди. – Тебе уже мало неодушевлённых приборов, ты и животного поисковика решил использовать?

Оттаивая от шматковской мерзлоты, Иван Ильич улыбнулся навстречу.

– Незаменимый локатор для определения настоящих сарделек и свежего мяса, - похвалил он живой прибор.

– Верю, - согласился Викентий Алексеевич, осторожно обошёл ушастый нюхатор и, пройдя в угол у перегородки, аккуратно, поддёрнув брюки, сел за свой стол, заваленный, в отличие от столов сотрудников, только бумагами. Рядом на стене висела аккуратная полочка со справочниками и синим томиком стихов Ахматовой. Бесцельно подвигав бумаги руками, он снова посмотрел внимательными серыми глазами на непривычно тихих товарищей, скованных какой-то внутренней неприязнью, и спросил: