– Где это вам так подфартило устроиться, если не секрет? – поинтересовалась, не убирая приклеенной улыбки.

– Не секрет, - успокоил он её. – Я работаю в секретном конструкторском бюро Института Электроники.

– Да-а! – совсем расплылась в радостной улыбке Вера Васильевна, радуясь за него.

Восстановив статус-квошные отношения, она снова двинулась спокойным размеренным мужским шагом, предоставляя ему возможность или тесниться рядом, не соприкасаясь, или плестись следом в качестве свиты. Он предпочёл идти дуга в дугу.

– Я рада, что собаки рады, - уточнила она нейтральную позицию.

– Я – тоже, - согласился Иван Ильич, согласный и провалиться на месте, и позорно повернуть назад, и вообще не приходить сегодня сюда, но… ради собак…

– А я ничего не соображаю ни в радиотехнике, ни в компьютерах, мне доступна только клавиатура мобильников, - созналась в отсталом тупоумии гордячка. – Мой телевизор уже год работает только тогда, когда его хорошенько стукнешь.

Это её признание вернуло спецу самообладание, и он авторитетно посоветовал:

– Вызовите мастера по ремонту, они сейчас в очередь стоят к клиентам.

– Приходил паренёк, - хмыкнула она, - поковырял отвёрткой и сказал, что надо заменить какой-то там блок. Как он ушёл, я сразу и забыла, какой.

– Ну, а муж что? – спросил без всякой подоплёки и интереса Иван Ильич, затаив дыхание.

Улыбка сошла с её лица, оно затвердело, заморщинилось, превратившись из девичьего в женское.

– Не держу лишней мебели, - отрезала как гильотиной, - особенно громоздкой.

«Понятно, почему ты такая скованная, - понял понятливый спутник, – «держишься, словно натянутая струна».

– Зачем? – с глухим раздражением спросила она. – В качестве приложения к дивану? Или заставкой к телевизору?

– Ну как зачем? – попытался он ослабить струну и несколько реабилитировать того, кто её натянул. – Семья, всё же.

– Для меня семья – семь Я! – безапелляционно отчеканила Элеонора Васильевна. Нет, Иван Ильич не ошибся – он слышал Элеонору-2. – А сейчас нет и двух. – Голос её чуть не сорвался. – Родственники, конечно, есть. Взрослый сын… Но это уже не семья. Да нам с Джулией не скучно. – Выражение лица и наигранно весёлый голос выдавали, однако, другое.

Семейный человек непроизвольно вздохнул.

– Нам с Сударем – тоже. У меня аналогичная ситуация.

Она с любопытством посмотрела на него сбоку.

– Сочувствую… или поздравляю. Как хотите.

Он пока никак не хотел – его пружина давно ослабла и покрылась ржавчиной отвращения к своей бывшей семье и к семье вообще. Прошлись немного молча, думая каждый о своём. Её думы он, естественно, не знал, а сам думал о том, что хорошо идти с приличной женщиной рядом, не пересекаясь ни в чём. Собаки им не мешали, увлечённые своими собачьими играми и обнюхиванием старых собачьих следов. Иван Ильич порадовался за них и тому, что пришли пораньше, и нет новых русских со звероподобными собачарами, и не надо Дарьке их отгонять от Юльки. Как говорится: нет худа без добра. Чтобы как-то прервать затянувшееся молчание, он великодушно предложил, надеясь на вежливый отказ:

– Кстати, - а почему «кстати» не понял сам, - я мог бы, наверное, починить ваш телевизор, чтобы вам было не так уж скучно, - хотя очень сомневался, что петросянцы способны развеять даже малую скуку. – Назначайте время, и я приду… как можно раньше.

Они оба освобождённо рассмеялись, и она перестала быть Элеонорой.

– Я подумаю, - не отказалась Вера Васильевна от лестного предложения.

А Иван Ильич сразу же испугался, представив, что потом придётся сидеть у неё за столом, пить благодарственное вино и о чём-то говорить. А совсем потом… Нет, нет, она не похожа на скоропадающие сорта скучающих дам.

– Давайте, - прервала она его опасения, - прекратим неинтересные экскурсы в личную жизнь и сосредоточимся на общественных и общесоциологических вопросах жизни нашей, барахтающейся по колено в грязи, страны. – Она сменила не только тему прогулочной беседы, но и движение, развернувшись на 180°. – Вчера вы разбередили… - вчера он, помнится, в основном молчал, - …мою гражданскую совесть печальными размышлениями о демографической катастрофе в родном государстве.

«Э-э», - мысленно скептически усмехнулся он, - «похоже, я разбередил не совесть, а кое-что другое. Напрасно закидываете удочку, дорогая, у меня хватит совести, чтобы не поддаться на демографическую авантюру. Мы с вами, милая моя Вера Васильевна, птицы разного полёта: вы – Соколова, а я – Петушков».

– И я, поразмыслив, - продолжала хищная птица, - поняла, что в демографической политике у нас неправильно расставлены акценты.

– То есть? – спросил Иван Ильич, чтобы поддержать разговор на неинтересную для него тему.

Она на ходу чуть повернулась к нему и, улыбаясь, ошарашила гнилым плодом долгих размышлений:

– Надо так называемый материнский капитал заменить отцовским.

Он никак не выразил своего отношения к рокировке, ожидая продолжения. И ещё подумал, что ему бы после трат последних дней какой-никакой капитальчик не помешал.