– Элеонора – напыщенная дура. – Он не возражал против такого поверхностного определения достоинств долголетней супруги, хотя и не считал его верным. – Она хотела сделать из тебя вип-чиновника от науки, а надо было – корифея науки. У тебя есть для этого все задатки, – он и против этого не возражал, скромно помалкивая, - кроме настойчивости в достижении цели и уверенности в себе, - и на это он был согласен, хотя и поморщился. – Я бы компенсировала их, - он и в этом не сомневался, как не сомневался и в том, что компенсации подверглись бы и другие недостатки, были они или не были. – Пойду, сделаю чай.

Элеонора-2 выпрямилась, оперлась рукой о его неуверенное научное плечо, чтобы встать, и в это время за спиной Иван Ильича раздалось бодрое и жизнерадостное:

– Ваня! – Валерия ворвалась по-свойски, без звонка и стука. – Ты дома? Ой! – увидела пару у стола. – Ты занят?! – то ли спросила, то ли сказала утвердительно.

Иван Ильич, удерживаемый рукой Жанны за плечо, никак не мог повернуться и объясниться. И тогда он грубо сбросил барьер, но было поздно: сквозь оставленную настежь распахнутой дверь слышен был торопливый стук каблуков наверх, а следом злобный лай Дарьки, запоздало среагировавшего на ненавистный запах. Иван Ильич выбежал на площадку.

– Дарька! Нельзя!

Бесполезно, пёс честно отрабатывал сторожевую оплошность.

– Лера! – но там уже хлопнула закрываемая дверь.

Ему хотелось побежать вверх, развеять недоразумение, но удержало рефлексивное интеллигентское чувство гостеприимства и, конечно, чувство жуткого стыда, будто его застали голым. Он вернулся в комнату, где Жанна Александровна, некрасиво сгорбясь, судорожно сминая листки и схемы, засовывала их в папку. Ему показалось, что она плачет, но, когда повернулась к нему, лицо её было непроницаемо спокойным. Сунув папку в сумку, она посмотрела ему в глаза взглядом опытной зрелой женщины, хорошо разбирающейся в любовных интрижках.

– Благодарить будешь позже, когда осознаешь, от какой грязи я тебя спасла, - и твёрдой походкой пошла на выход. – Можешь не провожать!

А он и не собирался, мысленно торопя её уход. Когда шаги затихли внизу, они с Дарькой сбегали наверх ещё раз. На осторожный звонок и стук отворилась дверь «ржавчины», которая лишь смерила неуёмного кобеля испепеляющим взглядом. Через полчаса он сделал ещё одну бесполезную попытку. В отчаянии сел на диван и, положив голову на скрещенные на затылке ладони, твёрдо сказал себе: «Всё! Хватит! Пацан!». Устроившийся рядом малыш положил морду ему на колено, он был того же мнения.

– Пойдём, проветрим мозги, что ли? – предложил хозяин.

Дарька радостно взвизгнул и резво занял стартовую позицию у дыры. Проветривались, не удаляясь далеко от дома, чтобы не прозевать затворницу, если ей вздумается вдруг выбраться на улицу, и чтобы высмотреть её в окне и убедиться, что она дома. Когда обмочили всё, что можно, дважды и ничего не высмотрели, вернулись домой. Тем более что уже изрядно стемнело, и ничего не видно. Не утерпев, Иван Ильич сбегал наверх ещё дважды с прежним успехом, причём Дарька в последний раз ждал его на площадке, первым сообразив тщетность бесполезного кросса. После проветривания и вынужденной тренировки он не отказался от ужина. А хозяин отказался, ещё раз твёрдо пообещав себе: «Всё! Баста! Я не мальчик! И пошла бы ты!..». Изрядно прогревшись и охладившись под контрастным душем, почти вернув нормальное психическое состояние обманутого тела, он улёгся в холостяцкую постель, решив окончательно и бесповоротно выкинуть из души и забыть намертво очкастую змею, не поддаваться больше ни на какие её соблазны и полностью посвятить себя корифейной деятельности в течение 25-и часов в сутки. Дарька, верная душа, сторожем улёгся рядом. Перед самым сном Иван Ильич успел ещё высунуть из-под одеяла руку, сложить из твёрдых конструкторских пальцев внушительный кукиш и повертеть им в направлении двери.

– 3-

Памятуя о данном накануне обещании и часто оглядываясь на Валерины окна, поздним утром пошли на ритуальную прогулку. Дарька, в отличие от хозяина, был переполнен энергией и вёл себя словно щенок, вырвавшийся на волю. Его радовало всё: и ясное солнечное утро, и близость хозяина, и то, что ничего не болит и не надо бегать за суками. А хозяина не радовало ничто.

Для начала пришлось разогнать нагло греющихся на солнце кошек. Потом взрослый щенок ввязался в игру пацанят с мячом. Хорошо, что мяч не влезал в пасть, а то бы с радости прокусил или удрал бы с ним куда подальше. Вскоре вся обрадованная орущая и визжащая орава бегала за ним, забыв о мяче, пока не окружила запыхавшегося до капели с языка игрока. Каждый хотел его погладить, да так, что спина у Дарьки прогибалась, и уже возникли ссоры и слёзы, кому-то не досталось. Какая-то чересчур бойкая девчушка вознамерилась ухватить живую куклу на руки, но этого пёс не стерпел и бросился наутёк, а за ним – вся мелкотравчатая ватага. Но где им на неокрепших двух угнаться за ловким четвероногим беглецом – вместе с хозяином он скоро выбежал со двора на улицу, оставив преследователей с сопливым носом.

Чуть отдышавшись на улице, неугомонный забияка стал задирать всех идущих навстречу мужиков, которые имели неосторожность близко подойти к Ивану Ильичу. Он облаивал их неожиданно, с наскоком, звонко и азартно, а те с испугу отшатывались и отступали боком, пряча ноги. Свирепый страж, не отступая, нападал сзади, стараясь если не укусить, то слегка цапнуть за мотающуюся штанину. И сколько бы хозяин ни орал, запрещая хулиганистые выходки, ничто не помогало. Странно, что на женщин с удобными голыми ногами он не нападал. Не иначе, как в нём присутствовали редкие для современных людей рыцарские гены. В конце концов, запуганным мужикам, старающимся не наступить на забияку, повезло.

 Его внимание отвлекла толстуха-такса, волочащая брюхо по асфальту и удерживаемая от опасных резких движений металлической цепочкой и таким же ошейником-колье. «Ура-гав!» - вскричал в экстазе малыш и, не раздумывая, бросился к её хвосту. Та, не имея зажиревших сил сопротивляться, мотала, заигрывая, длинным хвостом-плёткой, мешая инспектору как следует обнюхать паспорт. Тогда он рявкнул, призывая к повиновению, и таксиха, испугавшись, сделала неуклюжий разворот, чтобы оказаться к нему носом. Но какой же зрелый ухажёр, знакомясь, смотрит на лицо подобно незрелому юнцу? Он оценивает даму совсем по другим частям тела. Поэтому Дарька сунул нос под живот сучки, и та, сдаваясь, изобразила толстое полено с торчащими вверх сучками. Иван Ильич пытался поймать и оттащить руками нахала, но он не давался, а хозяйка таксы, улыбаясь, разрешила: