– Пусть потреплет хорошенько, ей, толстухе, полезно.

Но малыш, тщательно проверив документы и не обнаружив сексуального криминала, потерял к ней всякий интерес, отбежал к бордюру, расписался и побежал дальше.

С улицы свернули в переулок по направлению к лесу и лесной аллее. И здесь среди бела дня, на тротуаре у стены дома породистый пёс опозорился: он, не стесняясь, выдавил две огромные какашки, а у Ивана Ильича, как всегда, не было ни пакета, ни совка. Что делать? Хорошо, что никто позора не видел. Забывчивому хозяину пришлось носком туфли пинать говёшки к краю тротуара и там свалить на проезжую часть. Дарька в процессе всей операции отчаянно лаял на ногу, возмущённый тем, что убирают такой заметный и такой вонючий сигнальный бакен-какен. Вспотевший от волнения и усердия хозяин для очистки обуви вынужден был использовать носовой платок, которым в заключение стыдливо накрыл кучу. И оба быстро удалились, как будто не имели к ней никакого отношения.

Прошли в стороне от старого Дарькиного дома и вышли прямиком в лес. Здесь было прохладно, пахло хвоей так, что невозможно надышаться, исчез привычный фоновый городской шум, уступив место тревожному замкнутому затишью. Иван Ильич предоставил зверю право выбирать дорогу в дикой чаще, а сам пошёл следом. Оба передвигались медленно, часто останавливаясь и внюхиваясь в незнакомые терпкие запахи.

 И вдруг Дарька замер, приподняв правую переднюю лапу. Иван Ильич тоже остановился, но ногу не поднял. Неподвижная композиция из двух тел продержалась несколько мгновений. Первым нарушил её, естественно, чуткий пёс. Какими-то неестественными скачками, высоко подпрыгивая на всех четырёх лапах, он ринулся к подножию толстенной старой сосны с вылезшими наружу корнями и с рычанием начал топтать кого-то в прелой листве двумя передними лапами. Этот невидимый кто-то, очевидно, пощекотал ему чувствительные подушечки лап. Дарька отскочил, постоял, что-то соображая и прислушиваясь с наклонённой головой, и снова бросился туда в высоченном прыжке, и снова затоптался, рыча. Щекотун не отвечал, и пришлось разгребать листья, чтобы увидеть шутника. Иван Ильич помог, но ничего, кроме дырки в земле, они не обнаружили. Охотник смело сунул в неё нос, фыркнул, разметав крошки земли и листья по сторонам, и принялся усердно и с большой скоростью, торопясь, разгребать нору, выбрасывая землю между задних лап, словно землеройная машина. Лишним пришлось отойти в сторону, чтобы не быть засыпанными с головой. Яма дошла почти до центра Земли, а неутомимый живой экскаватор всё роет и копает. Ткнётся мордой в дыру, фыркнет раз-другой, чувствуя дразнящий запах дичи, и снова за работу. Скоро вся морда до глаз покрылась земляной коростой, даже брови и уши усыпаны крошевом, но охотничий азарт не позволяет малышу замечать такие мелочи. Иван Ильич решил помочь другу, сорвал веточку и, сунув её в норку, пошурудил. Слава спасителю, убежище для жертвы оказалось неглубоким и ненадёжным для спасения, и пришлось чёрно-серой мышке вылезать, несмотря на жуткий страх, и убегать в поисках другой норы. Но заядлый охотник не дал ей удрать. В очередном прыжке с высоко поднятыми передними лапами он настиг её и придавил к земле раз, другой, третий, пока несчастная не перестала сопротивляться судьбе, не закорчилась в смертельных судорогах с выступившими капельками крови из уголков рта и носа. Не поверив, что всё кончено, Дарька осторожно потрогал её лапой, убедился, что мертва, и только тогда осторожно взял в зубы, прикусил пару раз и выплюнул. «Фу, какая гадость!» - читалось на грязной морде. «Вот так и в человеческой жизни», - подумал Иван Ильич, - «стараешься, добываешь, тратишься почём зря, а достигнешь и понимаешь, что старался зря, только морда в грязи».

И ещё добыли. На этот раз неосторожно удалившаяся от норки мышь не успела скрыться в ней, и двое охотников преследовали её в листве почти два метра, потом выискивали и вынюхивали в куче засохших ветвей, нашли и оголили от укрытий. Иван Ильич помогал в смертоубийстве ни в чём не повинного животного из животного желания настичь и убить, такого характерного для разумного человека. Правда, цивилизованные люди чаще всего изощряются в более жестоком моральном убийстве себе подобных.

Больше убить никого не удалось. Кое-как отчистились и с пустым ягдташем, но довольные собой, устало потопали домой. К Ивану Ильичу тоже вернулась способность радоваться солнцу, лесу, утру и настоящему охотничьему псу. Мешало только воспоминание о едком замечании Жанны о грязи, от которой она, якобы, его спасла. Спасла, однако, не она, а Валерка, целомудренно не открывшая дверь. Конечно, плотская интрижка ради удовлетворения долго томившейся плоти – безусловно, грязная и позорная страница в биографии интеллигента, отца взрослой дочери, солидного дяди и без пяти минут солидного научного руководителя, который вопреки разуму не удержался и пал жертвой неодолимого инстинкта самца, словно Дарька. Хорошо ещё, что шкура осталась цела. Но сегодня, сейчас, он эту запятнанную страницу перевернул окончательно и с треском прихлопнул ладонью, твёрдо решив не открывать больше.

С тем и подошли к дому.

– Иван Ильич! – донеслось с балкона пятого этажа. – Вы уже прогулялись? – приветливо спросила перевёрнутая страница. – Вот молодцы! – похвалила, как всегда хвалят те, кому лень двигаться, тех, кто много двигается.

Вынужденный подвижник тоже улыбнулся, не тая зла на совратительницу.

– Доброе утро!

Она засмеялась, радуясь утру.

– Чуть не проспала его, - призналась. – Была вчера на свадьбе подруги, загуляли допоздна, пришлось и заночевать там. Хотела вас пригласить, да вы были заняты. – Она снова засмеялась, тоже не тая зла на совратителя.

«Так вот почему дверь была заперта!» - обрадовался он, простив ей вынужденные путешествия вверх-вниз. – «Если и врёт, то щадя. У женщин никогда не поймёшь, где правда, а где ложь. Они специалисты по оправданиям своих поступков и, особенно, проступков, и никогда не бывают виновными».

– Иван Ильич! – опять позвала. – Не хотите съездить на озеро? День обещает быть жарким. Позагораем, поплаваем.

– А не поздно? – засомневался он, взглянув на часы, которые показывали начало двенадцатого, и мысленно согласившись.

– Успеем ещё сгореть! – обнадёжила Валерка в освещённом ярким солнцем коротком полураспахнутом халатике.

Как тут не согласиться?

– Ну, тогда едем! – не устоял Иван Ильич от соблазна попортить шкуру.

Когда-то, в давно забытые времена, захлопнутые безмятежными холостяцкими годами, они бывали на загородном озере всей дружной семьёй. Мраморная Элеонора в обязательных резиновых тапочках неспешно вышагивала по береговой кромке, принимая строго дозированные солнечные облучения и часто останавливаясь в позах античных богинь с заломленными руками и изогнутым станом. И тогда Ивану Ильичу казалось, что застынь она так, никто и не догадается, что это не изваяние, а живое тело. Дочь-домоседка, насупившись, пряталась в кустах и что-то исподтишка грызла, а он рывком заходил по грудь в стоячую воду, загрязнённую за много десятилетий многими сотнями тысяч грязных, потных тел, окунался с головой несколько раз и лениво плыл на середину озера, изображая замедленный брасс, больше похожий на лягушачий стиль. Но это было очень и очень давно. А как будет теперь?

– Четверть часа на сборы устроят? – предложил он армейский режим.

Валерка засмеялась, обрадовавшись, что надёжный спутник не отказался, и отрапортовала:

– И десяти минут хватит, мой командир!

– Соберётесь и спускайтесь к нам – дверь будет открыта, - распорядился он.

– Спешу, - послушно ответила она и скрылась в квартире.

Затяжными прыжками поднявшись к себе, Иван Ильич стал лихорадочно соображать, что взять, и что у него есть. Плавок не было, зато были синие трусы с красными звёздами и серпами с молотами – писк прошедшей сюрреалистической моды. В качестве подстилки сойдёт накидка с дивана, которую, наконец-то, придётся выстирать. И ещё – полотенце. Всё? Еду и питьё прихватят по дороге. Всё. Где спутница? А она, как и обещала, пришла через полчаса. Первым её, конечно, унюхал Дарька и набросился с таким остервенением и злобой, что ей пришлось отступить с порога на край лестничной площадки. Но и там он не отставал, требуя спуститься дальше вниз, с глаз долой. Ивану Ильичу еле удалось уговорить его оставить в покое гостью, даже пришлось прикрикнуть, после чего пёс, ворча, отступил в коридор и застыл там, не спуская глаз с чужачки. На шум выглянула Марья Ивановна.

– Что тут? Кто? – спросила обеспокоенно. – Иван Ильич, вы дома? – Увидев его и молодую женщину с пятого этажа, почему-то поджала губы и, не поздоровавшись, закрыла дверь.

– Наши женщины не очень-то вас чтят, - определил наблюдательный спутник, вспомнив и реакцию её соседки.

Валерия пожала плечами.

– Старозаветные ханжи! – и отвела глаза в сторону.

– Придётся его взять, - кивком головы показал хозяин на Дарьку. – Вы как на это смотрите?

Оказалось – никак!