– Они должны бояться того, что их имена станут известны публике, – сказала Лизл.

– Но многие ли могли уцелеть по прошествии всех этих лет?

– У них есть наследники. У сильных людей могут оказаться сильные преемники.

– А также и не настолько сильные. Где-нибудь должно оказаться слабое звено. – Бен запнулся. – Это безумие, вся эта история. Мысль о том, что кто-нибудь станет тревожиться по поводу корпорации, основанной полстолетия тому назад… Это даже на слух кажется сумасшествием!

Лизл рассмеялась – горько, невесело.

– Это все взаимосвязано, не так ли? Я имею в виду вопрос о том, что имеет смысл, а что не имеет. Много ли смысла осталось в вашей собственной упорядоченной и хорошо организованной жизни?

Всего неделю назад он проводил основную часть времени в отделе «развития» фирмы «Хартманс Капитал Менеджмент», обхаживая старых клиентов и создавая новые перспективы, излучая во все стороны яркий свет своего обаяния. Это больше не был тот мир, в котором он мог обитать: столь значительная часть того, среди чего он вырос, оказалась ложью, частью огромного обмана, который он вряд ли сумел бы раскрыть. Кавано был приставлен к тебе, сказал Питер. Корпорация – эта самая группа «Сигма», чем бы она ни являлась на самом деле, – похоже, имела своих людей повсюду. Неужели именно поэтому его мать так настаивала на том, чтобы он после смерти Питера вернулся к делам семейной фирмы? Вероятно, она полагала, что там он будет в большей безопасности, будет лучше защищен от угроз и от тех истин, о существовании которых он мог случайно узнать или начать догадываться.

– Не удалось ли Питеру выяснить что-нибудь еще по поводу этой корпорации «Сигма»? Прежде всего насчет того, была ли у нее какая-нибудь видимая история?

Лизл нервным движением откинула волосы назад; негромко звякнули браслеты.

– Мы узнали очень немного. Я имею в виду – конкретного. Очень многое так и осталось догадками. В чем мы уверены – были уверены… – так это в том, что существуют теневые корпорации и личные состояния, которые тратят очень много сил на уничтожение следов своего происхождения. Они безжалостны, эти фирмы, и им служат точно такие же люди. Их не тревожат такие глупости, как этика. Едва лишь они каким-то образом узнали, что Питер завладел бумагой, которая могла показать их причастность к «Сигме» – их или их отцов – и, возможно, сделать всеобщим достоянием те соглашения, которые они заключали во время войны… Как только они узнали об этом, тут же, нисколько не смущаясь, начали покушения на него и продолжали до тех пор, пока не добились своего. Они без всяких колебаний убьют вас, или меня, или любого другого, кто, по их мнению, может обнародовать их деятельность или помешать им, или просто слишком много знает об их существовании. Но Питер также пришел к выводу, что все эти типы собрались вместе для того, чтобы творить серьезные дела. Чтобы… чтобы управлять событиями во всем мире.

– Но когда Питер говорил со мной, он лишь рассуждал о том, что кто-нибудь из старых членов правления может защищать таким образом свои собственные состояния.

– Если бы у него хватило времени, вы узнали бы обо всех его теориях.

– Питер когда-нибудь говорил о нашем отце?

Лизл скорчила кривую гримасу.

– Только то, что он был лицемером и лжецом мирового класса, что он вовсе не был уцелевшей жертвой холокоста. – И язвительно добавила: – Если бы не это, Питер, конечно, любил бы его всей душой.

Бен мельком подумал, а не могла ли за этой ядовитой иронией скрываться капля правды.

– Послушайте, Лизл, мне нужно, чтобы вы сказали мне, как связаться с вашим кузеном, адвокатом. Дешнер, правильно?

– Маттиас Дешнер. Но для чего?

– Вы же знаете. Получить документ.

– Я спросила: для чего? – в ее голосе звучала нескрываемая горечь. – Для того, чтобы вас тоже убили?

– Нет, Лизл. Смерть совершенно не входит в мои планы.

– В таком случае у вас должна быть какая-нибудь идея по поводу того, зачем вам нужно получить этот документ. Такая идея, которая, может быть, просто не придет мне в голову.

– Не знаю, придет вам на ум такая мысль или нет, но я хочу отыскать убийц.

Он приготовился услышать сердитую отповедь и потому был удивлен, когда женщина ответила негромко, спокойным утвердительным тоном:

– Вы желаете отомстить за его смерть.

– Да.

Ее глаза наполнились слезами. Губы искривились, как будто она пыталась сдержать подступившие рыдания.

– Да, – сказала она. – Если вы сможете сделать это… Если вы будете вести себя осторожно, так же осторожно, как вы добирались сюда, то для меня не может быть высшего счастья. Разыщите их, Бен. Заставьте их расплатиться за то, что они сделали. – Она крепко сжала нос большим и указательным пальцами, словно старалась сдержать чиханье. – Теперь мне нужно вернуться домой. Я должна попрощаться с вами.

Она казалась с виду безмятежной, но Бен все же сумел разглядеть глубоко затаенный страх. Это была сильная, замечательная женщина, настоящий бриллиант. Я сделаю это и для себя, и для вас, – подумал он.

– До свидания, Лизл, – сказал Бен, целуя ее в щеку.

– До свидания, Бен, – сказала Лизл, когда он вышел из автомобиля. Она еще долго смотрела на него. – Да, заставьте их расплатиться.

Такси, которое Анна взяла в аэропорту, – старый, гремящий на всех ухабах «Фольксваген Жук», – оказалось далеко не таким симпатичным, каким показалось ей на первый взгляд. Можно было подумать, что у него вовсе не было глушителя. Они проехали мимо приятных на вид особняков в испанском колониальном стиле, а затем въехали в забитый транспортом деловой центр города, где на обсаженных деревьями улицах кишели пешеходы и ездили старинные желтые троллейбусы. Нигде за пределами Германии она не видела столько автомобилей «Мерседес Бенц», как здесь; многие из них – Анна хорошо это знала – были крадеными. Асунсьон, казалось, застыл в сороковых годах, и время проходило мимо, никак не сказываясь на его жизни.