Шрифт:
Только человек с воображением инквизитора... «Мы не хотим иметь дело с инквизитором...» – сказал Большой Билли Хилл.
Кроме того, был еще и Джошуа Студебейкер со своим запоздалым прозрением, который всячески старался теперь его закрепить. Правда, это уже иная территория, хотя, по словам Сэма Викарсона, между Студебейкером и Грином было много общего: во многих отношениях оба были выдающимися и очень сложными людьми, могущественными, но ранимыми.
– Итак, – откинувшись на спинку кресла, проговорил Грин, – насколько я понимаю, вы затрудняетесь дать определение той значительной разнице в суммах, которую вам удалось установить? А что, если попробовать сделать это сейчас, мистер председатель подкомитета? Докажите мне на примерах свою правоту!
– Вы просто невероятны!
– Что? – Резкий вопрос Эндрю сбил Грина с толку. – Что вы имеете в виду?
– У вас, должно быть, тома этих дел. И в каждом – целая история, все расходы сбалансированы. Если я что-то выдерну «для примера», у вас готово объяснение!..
Грин понял. Он улыбнулся и снова сел в кресло.
– Когда-то я получил хороший урок от Шолома Алейхема. Я не покупаю козла, не убедившись в том, что он не душной... Выбирайте, мистер председатель подкомитета! Дайте мне пример этого вырождения, и я тут же позвоню куда следует. Через несколько минут вы будете знать правду.
– Вашу правду.
– Вспомните о дереве, мистер Тривейн. О дереве, которое мы описывали. Чье оно: мое или ваше?
Эндрю вдруг представил себе некий стальной подвал с тысячами тщательно аннотированных ящичков – своеобразный центр коррупции. Это он так считает – коррупция! – но не Арон Грин. Он подумал и о том, что если начать распутывать этот огромный клубок, то работа займет годы, не считая того, что каждый отдельный случай, с которым ему придется столкнуться, – трудно разрешимая загадка.
– Почему, мистер Грин? Зачем все это? – мягко спросил Тривейн.
– То, о чем мы говорим, не для протокола, не так ли?
– Не могу вам этого обещать. Но хочу заметить, что не собираюсь посвятить остаток своей жизни подкомитету. А если я начну вносить в наши досье материалы, касающиеся вас, то мне придется, по-видимому, стать на многие годы придатком Вашингтона. Не собираюсь этого делать и думаю, вам это известно...
– Пошли со мной.
Неожиданно Грин поднялся с кресла – устало, с трудом – и двинулся к стеклянной двери, ведущей к лужайке за домом.
Рядом с дверью была прикреплена к стене вешалка, на одном из ее крючков висело шерстяное кашне. Сняв его, Грин замотал себе шею.
– Я уже совсем старик, – улыбнулся он, – нуждаюсь в тепле... А вы молодой. Холодный воздух вас взбодрит. Слякоть под ногами не причинит вам вреда, если на вас туфли из хорошей кожи. А когда я был мальчишкой, мне приходилось бегать по зимним улицам Штутгарта в башмаках из заменителя, мои ноги постоянно мерзли...
С этими словами Грин открыл дверь и вывел Тривейна на заснеженный газон. Они направились в дальний конец лужайки, где стоял мраморный столик.
«Летом пьет чай», – подумал Тривейн.
Рядом со столом рос великолепный японский клен, у которого они свернули на узкую дорожку, уводящую куда-то вглубь между кленами с одной стороны и вечнозелеными растениями с другой.
В конце этого своеобразного коридора, возвышаясь примерно на фут над землей, сияла звезда Давида, сработанная из бронзы. Ее размеры не превышали двадцати – двадцати пяти дюймов, и по обе стороны от звезды горел вечный огонь. Казалось, перед ними алтарь, охраняемый двумя мощными полосками пламени. Красиво... И очень грустно.
– Здесь вы не увидите слез, – произнес Грин, – и не услышите печальных речей, мистер Тривейн... Я сделал все это почти пятьдесят лет назад в память о моей жене, моей первой жене, мистер Тривейн, и моего первого ребенка, совсем еще маленькой девочки... В последний раз мы видели друг друга из-за колючей проволоки, за которую невозможно схватиться, не оставив на ней кожу своих рук...
Грин замолчал и взглянул на Тривейна. Он был совершенно спокоен: если воспоминания и причиняли ему боль, то она таилась глубоко в его душе. Но его выдал голос, в котором Тривейн ясно слышал отголоски пережитого ужаса.
– Никогда... Чтобы никогда больше, мистер Тривейн...
Глава 33
Пол Боннер поправил распорку, чтобы железный воротник не так его раздражал, – за время полета из Уэстчестерского аэропорта он изрядно натер себе шею. В Пентагоне сообщил знакомым офицерам о пропущенном лыжном сезоне в Айдахо и намерении наверстать упущенное.
Это было не совсем то, что он собирался рассказать бригадному генералу Лестеру Куперу. Ему он скажет правду. И потребует ответа.