Шрифт:
Генерал все разъяснил Боннеру: не то, что тот должен делать, но – почему выбор пал именно на него. Задача, как и большая часть военных задач, была простой, – если не сказать простоватой, – и точной: Пол Боннер в силу военной необходимости должен стать осведомителем. Если что случится, вся ответственность падает на него, хотя, конечно, армия о нем позаботится, защитит и отблагодарит, как это уже случилось однажды в Юго-Восточной Азии.
А затем бригадный генерал рассказал Боннеру, в чем состоит задание.
– Вы должны понять, майор, – говорил Купер, – что мы поддерживаем все начинания Тривейна. Объединенный комитет начальников штабов потребовал от нас, чтобы мы сотрудничали с ним всеми доступными способами, но в то же время нельзя же позволить ему сократить производство! Вы должны узнавать обо всем в первую очередь: у вас сложились с Тривейном дружеские отношения...
Бригадный генерал говорил еще минут пять, и за это время он чуть было не потерял своего информатора. Он напомнил Боннеру, что тот не упомянул в отчетах о нескольких встречах с Тривейном и никому не сообщил о них в устной форме. Его не убедило возражение майора, который заявил, что не было никакого смысла информировать о встречах, не имевших отношения к министерству обороны. Это были самые обыкновенные Дружеские встречи, одна из которых состоялась в Хай-Барнгете, а другая была устроена Боннером и его приятельницей, когда Тривейн вместе с женой приезжал к ним на обед. Ни этот обед, ни верховая прогулка не имели никакого отношения к деятельности возглавляемого Тривейном подкомитета. В доказательство Боннер раздраженно заметил, что не взял на эти встречи ни единого цента.
– А почему я оказался под наблюдением? – спросил он.
– Не вы, а Тривейн.
– А он знает об этом?
– Возможно... Ведь знает же он о патрульных из министерства финансов, действующих по приказу Белого дома.
– Они заботятся только о его безопасности?
– Не только, если говорить откровенно...
– Но почему, сэр?
– А вот это уж не ваше дело, Боннер!
– Мне не хотелось бы выражать свое недовольство, генерал, но так как именно я приставлен к Тривейну, то считаю, что должен знать о подобных вещах... Люди из «1600» имеют для наблюдения все необходимое, но эта ситуация не используется – нами, по крайней мере. Вы привлекаете своих людей. Зачем? Либо мы дублируем друг друга, либо это какая-то игра.
– Хотя бы затем, майор, чтобы знать о тех встречах, о которых вы нас не информируете!
– Еще раз повторяю, генерал, что эти встречи не имеют никакого отношения к интересующим нас вещам! И если за Тривейном установлено наблюдение, я должен знать об этом. Вы поставили меня в довольно щекотливое положение, генерал...
– У вас достаточно опыта, майор!
– Сомневаюсь, что мне поручили бы это дело, если бы его не было!
Генерал встал с кресла и подошел к стоявшему у стены длинному столу, за которым обычно проводил совещания. Прислонившись к нему, взглянул на майора.
– Хорошо, майор, я разъясню вам, что означает эта «странная игра»! Не могу утверждать, что у нас сложились рабочие отношения с каждым представителем нынешней администрации. Кроме того, в окружении президента есть немало людей, чьи взгляды представляются нам крайне ограниченными. И мы не можем допустить, чтобы «1600» контролировал наши действия или вмешивался в них...
– Это мне понятно, генерал, – сказал Боннер. – Я только думаю, что меня следовало бы поставить в известность.
– Недосмотр, Боннер... Но после того, что я вам сказал, все в порядке, не так ли?
Оба офицера посмотрели друг другу в глаза. Оба прекрасно друг друга поняли, и Боннер почувствовал, что с этого момента допущен в верхние эшелоны министерства обороны.
– Да, генерал, – коротко ответил он, – понято! Седой подтянутый Купер, повернувшись к столу, открыл лежавшую на нем толстую книгу с большими металлическими кольцами.
– Подойдите сюда, майор, – попросил он Боннера. – Взгляните сюда. Вот это книга так книга, солдат!
Боннер прочитал напечатанные на первой странице слова: «Дженис индастриз»...
Боннер отворил стеклянные двери здания «Потомак-Тауэрз» и пошел по толстому голубому ковру к лифтам. Если он все рассчитал правильно, – а информация, полученная им по телефону, безусловно, верна, – то он приехал за полчаса до возвращения хозяина: тот все еще томился на совещании в сенате.
Его здесь уже хорошо знали и приветствовали без каких бы то ни было церемоний. Боннеру было известно, в чем причина его теплых отношений с небольшим штатом сотрудников подкомитета: в его нетрадиционном для военного поведении. Легкий в общении, склонный к юмору, лишенный даже капли заносчивости, он был своим у Тривейна. Боннер давно заметил, что гражданские хорошо относятся в людям в форме, – особенно в парадной, как того требовали правила Пентагона, – если тот, кто ее носит, настроен скептически по отношению к собственной профессии. Дело понятное...
Ему ничего не стоило зайти в офис Тривейна. Он мог снять китель и на пороге перекинуться шуткой с его секретаршей. Мог войти в любую комнату, ослабив узел на галстуке и расстегнув ворот рубашки, и поболтать пару минут с парнями вроде Майка Райена и Джона Ларча, а возможно, и с блестящим молодым юристом Сэмом Викарсоном. Вот и сейчас надо рассказать им парочку анекдотов, высмеивающих чопорно-важных, всем известных генералов. Затем он как бы спохватится, что отвлекает их от работы, и отправится просмотреть утренние газеты в кабинете Тривейна. Парни станут весело протестовать, а он, улыбнувшись, предложит им выпить после работы.