Шрифт:
– В этом и есть его проблема? – спросил Тривейн.
– Да. У него не остается времени ни на что другое, и он до смерти боится личной жизни: ведь у него уже было три жены, на которых он женился наспех и которые родили ему четверых детей. Дамы буквально терроризируют Ральфа, требуя поддержки и алиментов. Но главное – он волнуется за детей, поскольку прекрасно знает и себя, и своих дам. И вот в чем он признался: каждый февраль он отправляется в Париж, где некто от «Дженис» вручает ему двадцать тысяч долларов наличными, которые Ральф везет в Цюрих. Эти деньги, по его словам, предназначены детям...
– И это один из тех, кому мы обязаны посадкой на Луне... – тихо сказал Викарсон и взглянул на Тривейна.
Все почувствовали, что за этой фразой что-то скрывается: недаром все же Сэм был в Сиэтле и виделся с Джошуа Студебейкером.
Тривейн прекрасно понял скрытый смысл слов молодого юриста.
– Надеюсь, вы не предлагаете нам игнорировать сообщение о Джемисоне, Майкл? – спросил он Райена.
– Господи, нет! – медленно выдохнул тот. – Мне не хочется снимать скальп с Джемисона, но то, что я узнал о «Дженис индастриз», меня по-настоящему разозлило. Я хорошо знаю, на что способны все эти проектные бюро и лаборатории!
– Это скорее физическая сторона, нежели социологическая, – быстро и твердо проговорил Сэм Викарсон.
– Рано или поздно они сольются, если это еще не произошло, – ответил Райен.
– Спасибо, Майкл, – произнес Тривейн таким тоном, что всем стало ясно: обсуждение этих проблем закончено.
Наклонившись вперед, Викарсон взял со стола свою папку.
– Полагаю, теперь моя очередь... Судя по интонации, это обстоятельство не слишком радовало Сэма.
– Простите! – остановил его Тривейн. – Можно мне сказать несколько слов?
– Конечно...
– Сэм уже говорил со мной сегодня по этому поводу. Его доклад о Студебейкере еще не совсем готов. Сомнений в том, что и его запугали люди из «Дженис индастриз», у нас нет... Но нам пока неизвестно, как сильно их вмешательство повлияло на антитрестовское решение по «Белстар», принятое Студебейкером. Судья клянется, что никакого: решение было принято на основе законности и философских воззрений самого судьи с использованием современных дефиниций. Однако нам известно, что министерство юстиции не пожелало дать ход этому делу...
– А вы уверены, что его запугали? – спросил Алан Мартин.
– Да.
– Чем же? – поинтересовался Райен. – Я отвечу на этот вопрос позже...
– Все та же грязь? – спросил Мартин.
– Не знаю, – сказал Тривейн, – имеет ли то, что стало известным, отношение к делу, но если да, то мы занесем факты в досье!
Райен с Мартином переглянулись.
– С моей стороны глупо задавать вам вопросы, Эндрю, – обратился к Тривейну Мартин.
– Есть еще что-нибудь? – небрежно спросил Райен.
– Сегодня я улетаю в Вашингтон, – сообщил Тривейн. – Убедил Пола Боннера, что лечу в Коннектикут. По-моему, «Дженис индастриз» пошла в наступление... Так что настало время сенатора Армбрастера...
Глава 24
Бригадный генерал Лестер Купер по выложенной каменными плитами дорожке направлялся к главному входу в загородный дом, куда приехал на совещание. На лужайке горела лампа, освещая металлическую пластинку с надписью: «Нэпп, 37, Мейпл-Лейн»...
Дом принадлежал сенатору Алану Нэппу. Впрочем, сейчас там должен был находиться как минимум еще один сенатор. Так, во всяком случае, думал Купер, поднимаясь по ступенькам. Он переложил портфель в левую руку и нажал кнопку звонка.
Дверь открыл сам Нэпп. С видимым раздражением, которое он и не думал скрывать, произнес:
– О Господи. Купер! Уже десять, а мы договаривались на девять!
– Еще двадцать минут тому назад, – резко ответил Купер, который с трудом выносил Нэппа, – у меня ничего не было... К тому же это не светский визит.
Нэпп с трудом изобразил некое подобие улыбки.
– Ладно, генерал, оставим препирательства... Прошу вас, проходите! Извините: мы все несколько расстроены...
– И не без причины, – добавил генерал, входя в дом. Нэпп проводил его в гостиную. Французская мебель, мягкие белые ковры, прекрасные произведения искусства... Интересно, в какую сумму все это обошлось сенатору? Что ж, Нэпп из богатой семьи. Очень богатой.
А вот и сенатор Нортон от Вермонта. Удобно устроившись в изящном кресле, сенатор, с грубым лицом и крутым характером, совершенно не вписывался в интерьер. Еще один гость, в темном английском костюме, – его Купер не знал – свободно раскинулся на кушетке. Четвертым из ожидавших был Роберт Уэбстер.