– Буйство началось, когда ее друг отобрал у нее кисти, – продолжал Юрий.

– А зачем? – наивно спросила Алёна. – Может, отдать ей кисточки, да пусть красится, пока не надоест.

– Видите ли, ее друг – студент-психолог. И он знает, что это за штука такая – психосоматика. – Он поглядел на Алёну, но увидел на ее лице только сущее непонимание. – Ну хорошо. Условно, очень условно говоря, психосоматика – это физическое проявление психического расстройства. Ну, например, человек нервничает – и его тело покрывается сыпью. Понятно? А теперь поглядите сюда… – И Юрий кивком указал на черно-лиловый живот барышни с прижатой к нему ладонью.

Алёна глянула – да так и ахнула, увидев, что между пальцами одна за другой струятся капли. Это была не краска, как ей показалось сначала! Это была кровь!

– Она ранена!

– Конечно, – кивнул Юрий.

– Что, кистью?.. Вот этой колонковой кисточкой?! – Алёну замутило.

– Да ну, что вы глупости говорите, – быстро, сердито и очень тихо произнес Юрий. – Какого черта, она что, филиппинский хилер? Натуральное проникающее ранение колющим или режущим предметом! И великая сила искусства тут совершенно ни при чем. Я пока еще толком не понял, сама она себя пырнула или ее парень, который тоже выглядит… нездоровым, мягко говоря, но на всякий случай отправил с ним Ваню на кухню. Якобы успокаивать.. Надеюсь, Ваня его зафиксирует, вы же видели его мускулатуру. А я неспособен работать, если знаю, что мне в любую минуту могут ножик под лопатку воткнуть. Не исключено, впрочем, что девушка сама себя порезала, но сейчас у нее, по крайней мере, нет оружия. Поэтому давайте поступим так. Я ей еще какое-то время зубы позаговариваю, а вы сейчас выйдете в прихожую и оттуда позвоните к нам на станцию, чтобы прислали бригаду поддержки. Только тихо, тихонечко, чтобы на кухне слышно не было. А то еще перевозбудится парень. Поняли? Идите, да побыстрее, неизвестно, сколько я смогу ее тут уговаривать, чтобы она эту рану держала.

Алёна тупо смотрела на него. Ей показалось, что она попала в какой-то сумасшедший сон, в сущий кошмар… в магическую, правда что, реальность! У нее в голове как-то странно шумело, случившееся чудилось абсолютно неправдоподобным. То, что говорил Юрий… то, что происходило… чушь какая-то! Сначала про одно, потом про другое. Психосоматика или проникающее ранение? Одно, конечно, не исключает другое, но…

– Идите же! – приказал Юрий раздраженно. И, подчинившись его властному голосу, Алёна открыла сумку, достала телефон и шагнула было за порог, но тут на пути ее возник какой-то человек.

Алёна отпрянула, задохнувшись: судя по фигуре, обнаженной по пояс, по стройным бедрам, обтянутым джинсами, он был молод, однако лицо… это была какая-то фиолетово-черная жуть с белыми разводами! Некоторым образом это напоминало раскраску раненой девушки, и Алёна вдруг задумалась, кто кого раскрашивал: больная своего друга или он ее? Во всяком случае не было сомнений, что перед ней стоял именно друг помешавшейся девушки, тот, кто вызвал «Скорую», очень может быть, сначала раскрасив пациентку и доведя ее до умопомешательства…

– Ну что, Инка? Все в порядке? – спросил парень, делая шаг в комнату и улыбаясь своей подружке, которая при виде его тихо ахнула и попятилась к стене.

«А где Ваня?» – хотела спросить Алёна, но не успела: Юрий повернулся к ней и крикнул:

– Беги!

Шанс у нее был, конечно, если бы раскрашенный не оказался так проворен. Она еще осознавала смысл этого крика, а парень в одно мгновение перехватил ее руку, крутанул так, что телефон запрыгал по полу, а сама Алёна просто-таки улетела к противоположной стенке. Ударилась так, что потемнело в глазах. Но и сквозь эту тьму, и сползая на пол, она видела, как парень прыгнул к Юрию. Несколько мгновений они пронзали друг друга бешеными взглядами, потом последовал обманный бросок парня – Юрий крутнулся, выбросив ногу, но был перехвачен, брошен на пол, парень оседлал его, одной рукой придавливая голову… потом кулак раскрашенного взлетел, опустился Юрию на затылок…

Алёна зажмурилась, подавляя приступ тошноты.

В ушах звенело. Она открыла глаза и увидела, как бледные на темном лице губы парня шевелятся: он что-то говорил, но Алёна не слышала ни слова. Видимо, говорил он что-то ужасное, потому что раскрашенная девушка вдруг забилась на полу, заметалась, попыталась скорчиться, заползти в угол, пачкая пол краской, алыми каплями, вытекавшими между ее пальцев… однако парень вытолкнул ее из спасительного угла, пнул, потом выдернул из джинсов ремень и захлестнул на ее горле.

Алёна видела, как та открывает рот – наверное, кричит, – но не слышала ни звука: в ушах уже не звенело, в них грохотала кровь.

В эту минуту парень бросил на нее взгляд исподлобья, и губы его расползлись в улыбке. Что-то сказал. Алёна затрясла головой, пытаясь пробиться к этим звукам, а он, наверное, понял ее жест как отказ, отрицание, потому что шагнул к ней так грозно, что она резко отпрянула, больно ударившись спиной о стену.

Видимо, от боли у нее наконец-то прорезался слух. То есть в ушах по-прежнему звенело, но теперь она хотя бы различала голос этого чудища в джинсах, с размалеванным лицом.

И все же потребовалось какое-то время, прежде чем Алёна смогла увязать раскаленные от злобы звуки его речи в слова, прежде чем слова сплелись в цепочки фраз, прежде чем эти фразы обрели смысл.

Да нет, никакого смысла не было в том, что он говорил!

Он орал, что санитар (это фельдшер Ваня, это он Ваню так назвал!) лежит на кухне и у него вскрыты вены. Сумасшедшая Инка тоже вот-вот истечет кровью, а может быть, он ее задушит ремнем. Если тварь – он так называл Алёну, он так и сказал ей: «Ты, тварь!» – хочет их спасти, она должна сейчас же, вот сию минуту, раздеться перед ним.