Шрифт:
Алёна глянула на него исподлобья и отвернулась.
И правильно сделала, что не стала спорить: из милицейской хорошенькой «волжанки», стоявшей во дворе, на них даже не глянул никто.
Прежде всего потому, что глядеть было некому: «Волга» оказалась пуста.
– Алёна, вы с нами? – спросил Юрий, поворачивая к «Скорой».
Проворный Пак уже сидел на рулем.
– Нет. Я пешком. Мне тут рядом.
Помахала рукой, повернулась и пошла прочь.
– Алёна! – крикнул Юрий вслед, но она уже повернула за угол дома и бросилась бежать.
– Алло! Да, слушаю!
– Привет, это я.
– О Гос-споди, что, не мог раньше позвонить? Я только заснул. Взял моду, главное…
– Ничего, проснись. Новости.
– Опять гениальное открытие? Ну, давай.
– Мы тут кое-что нашли.
– Что?!
– Тихо, тихо. Нашли фото Константина с какой-то бабой. Думаю, это она и есть.
– Почему вы так решили?
– Потому что фотка очень плохая, смазанная, снята из-за угла. Украдкой снята. Мы ее раньше не замечали. Она под другую какую-то фотографию была засунута, похоже, спрятана, а тут альбом упал – все и вывалилось. – Что-то я плохо понимаю. Почему изображение некачественное, это ее фотография?
– Потому что Нинка на фото посмотрела и вспомнила, как ее мать все хотела на ту бабу, на любовницу Константина, взглянуть. А он же шифровался словно… ты же сам знаешь, какой он шифровальщик, сволочь!
– Знаю, знаю, из-за этого у нас и все проблемы. Ну, давай дальше. Я уже проснулся.
– Поздравляю. Короче, Нинка посмотрела на фотографию и вспомнила, значит, что мать следила за отцом, когда он куда-то уезжал. Это было еще до того, как он совсем семью бросил и к той бабе переехал. Один раз она, ну, Валентина, значит, взяла такси и поехала за мужем. Нинка про это забыла, а теперь вспомнила. Мать рассказывала, он сначала заехал на базар, купил цветов, фруктов, еды какой-то, а потом поехал к ней.
– Куда? Адрес? Или хотя бы улица?
– Нинка клянется, что мать ничего такого ей не сказала. То ли просто к слову не пришлось, то ли Нинка забыла.
– Ну хоть приблизительно? Хоть в каком районе?!
– Нет, она даже приблизительно не знает. Но это неважно.
– Как неважно?! Что значит неважно?!
– Молча. Не дергайся! Я знаю, где это!
– Откуда?!
– Тише, не ори. Я посмотрел на фотографию, и что-то мне показалось знакомым… Потом вспомнил. Я был в этом доме, в этом дворе. Если там Константин именно с той женщиной, значит, я знаю, где она живет.
– Какая улица?
– Да ты там тоже был.
– Не понял…
– Ладно, подробности при встрече. И еще я понял, почему он называл в письмах именно нашу барышню.
– Почему?
– А вот посмотришь на ту фотку и сразу все поймешь.
– Слушай, ты! Садист! Разбудить человека среди ночи и ничего ему не сказать!
– Не, я не садист. Я садомазохист. Потому что мне тоже жутко хочется сложившуюся ситуацию с тобой обкашлять, но это не телефонный разговор. Поэтому встретимся завтра и толком поговорим.
– Давай я сейчас приеду!
– Брось. Не тот случай. Фотография – всего только одна из наводок, не больше. Вот если бы мы разобрались с кодом – дело другое. А пока… не из-за чего пока срываться с места. Так что спокойной ночи.
– Был бы ты поближе, я б тебя убил, это точно.
– Буль-буль… руки коротки. Да и не надо об меня руки пачкать, я ж тебе еще пригожусь! А между прочим, баба эта Костина – просто смотреть не на что. Было бы из-за кого жизнь ломать, жену в гроб вгонять! Ни кожи, ни рожи, ни фигуры.
– Ну, во-первых, на вкус и цвет… а во-вторых, любовь, говорят, зла.
– Так оно, конечно.
– Кстати, о женах и любовницах. Ты вообще дома когда-нибудь бываешь или так все и сидишь у Нинки? Дождешься, что и за тобой тоже начнут с фотоаппаратом бегать, только это будут детективы из частного агентства, которые компромат для развода собирают.
– Ой, не смеши! Моя смирная и умная.
– Смирная и умная… Неужели есть такие женщины?
– Ну да, вернее, они такими становятся после многолетнего сурового перевоспитания. Слушай, ты завтра когда сможешь к нам подъехать?
– Только в семь утра. До работы. Или тогда уж послезавтра.
– С ума сошел, в семь утра! Давай так, я тебя вызвоню завтра и где-нибудь сам перехвачу. Ладненько? Все, пока. Отбой.
– Отбой, хрен с тобой…
С набережной Федоровского ведет множество троп и лестниц, в которых с непривычки довольно трудно разобраться. Правда, в них есть одно общее: все они ведут на Рождественскую улицу и на Нижневолжскую набережную, откуда можно сесть на маршрутку и уехать к Оперному театру. Домой.