— На сегодня хватит, — сказал Акулов по праву старшего. — Утро покажет, что к чему.

И все шумно поднялись, откровенно довольные, что день прожит с пользой для революции.

Вряд ли кто из горожан мог знать, сколько же вообще в Оренбурге коммунистов. Но большевичек знали все. К ним относили любую женщину, которая помогала красным. Впрочем, даже старые партийцы вроде бы авансом зачисляли таких в свои ряды. Объяснялось это, наверное, тем, что женщины на войне жертвуют большим, чем собственная жизнь.

Из оренбургских коммунисток особенно выделялась Мария Макарова, деятельная, талантливая, красивая. Она была одних лет с Верой Карташевой, но революционеркой стала еще до Октябрьского переворота, в ранние девические годы. Вера завидовала ей, как и другой Марии — Постниковой, отличавшейся редкой скромностью. Немало слышала она и о третьей Марии — Корецкой, расстрелянной казаками летом прошлого года в поселке Хабарном недалеко от Орска.

В Чека служила Катя Енина, которая участвовала в неравном бою с дутовцами во время их ночного набега на Оренбург в восемнадцатом году. Енина отбивалась совсем больная, опасно простуженная и на следующий день окончательно слегла. Когда в июле белые заняли город, Катя находилась еще в больнице. Девушку казнили бы, но ее выручила мать: материнская любовь способна являть чудо. Катя и рассказала Вере о связной Бажановой, сестре милосердия Черкасовой. Соня Бажанова помогла ревкомовцам бежать из дутовской тюрьмы, ловко пронесла туда оружие, а потом ходила с донесением через Актюбинский фронт. А Черкасова появилась в городе вместе с отрядом Кобозева и Павлова. Видавшие виды балтийские матросы гордились ее поразительным бесстрашием.

Макарова, Постникова, Корецкая, Енина, Бажанова, Черкасова... Вера ставила их в пример своим дружинницам из профсоюза домашних прислуг и прачек. Она добилась, чтобы ее дружине выдали боевые карабины взамен поломанных винтовок, которые женщины носили просто так, для пущей важности. По вечерам они собирались на занятия в Неплюевском корпусе: в каком-нибудь пустом классе знакомый фельдшер показывал, как надо делать перевязки раненым, а в подвале учились стрелять по самодельным мишеням. Сперва этому не придавали значения в губкоме, когда же белые вплотную подошли к городу, сам Акулов заинтересовался дружиной Карташевой. Молодые и несемейные добровольно ушли в рабочие полки. Но у Веры оставалось еще не менее полсотни женщин, которые тоже могли отправиться на фронт...

29 апреля казачий корпус генерала Жукова опять занял Меновой Двор, вышел на левый берег Урала у железнодорожного моста. Великанов собирал все подчистую для контрудара. Улучив момент, Вера напомнила о своей дружине.

— Обойдемся пока без женщин, — торопливо ответил он.

Начальник обороны спешил в Зауральную рощу, послав Ломтева в расположение двух резервных рот 218-го полка, чтобы двинуть их в обход поселка Карачи — во фланг прорвавшихся, казаков.

— В таком случае я пойду с вами, Михаил Дмитриевич, — заявила Вера. — Лишняя сестра не помешает на поле боя.

— Нет-нет, вы останетесь в штабе... Или лучше отвезите мое распоряжение артиллеристам на гору Маяк. Найдете фейерверкера Логвиненко. Там может понадобиться и ваша помощь. Коня возьмете у Гриши Хайслингера, со мной поедет Франц.

— Все сделаю, не беспокойтесь, Михаил Дмитриевич, — сказала она, подумав, что кстати надела сегодня брюки.

Великанов тут же умчался на передовые позиции.

— А разве товарищ Карташева умеет ездить верхом? — деликатно поинтересовался его ординарец, с неохотой отдавая коня женщине.

— Я казачка, Гриша.

— А-а, не знал, не знал... — смутился добродушный чех.

Она укоротила стремянные ремни по своему росту, машинально проверила, туго ли затянута подпруга, и, взявшись левой рукой за переднюю луку, одним слитным движением поднялась на стремени, как настоящая наездница, и плавно, не сгибая стана, опустилась, в канадское седло.

Гриша прищелкнул языком от удовольствия. Она невольно улыбнулась ему в ответ и, легко тронув Буланого, шенкелями, ослабила поводья. Цокот кованых копыт звонким эхом отозвался в пролете Неплюевской улицы.

Быстрая езда освежила Веру. Она вспомнила, как отец часто брал с собой в ночное, где ей нравилось посидеть со всеми у костра, поесть печеной, обжигающей картошки, послушать были-небылицы о походах в Туркестан. Возвращаясь из лугов домой, отец даже позволял немного порезвиться: она скакала по степному большаку наравне с ребятами, не уступая им ни в чем. Ах, как давно все это было. Да и было ли вообще?..

Гора Маяк возвышалась на левом берегу Сакмары, близ ее впадения в Урал. Когда-то именно отсюда Емельян Пугачев смотрел на осажденный город. И здесь теперь стояли трехдюймовые пушки красных под командованием бывалого фейерверкера Логвиненко.

Вера увидела его издали в группе артиллеристов. Подъехав, круто осадила коня, спешилась. Пока доставала пакет из внутреннего кармана кожанки, пушкари с явным любопытством оглядывали ее с головы до ног.

— Что у вас там нового? — спросил Логвиненко.

— Казаки заняли Меновой двор, Карачи, установили пулемет у железнодорожного моста. Наш бронепоезд не мог сдержать их, отошел в город.

— Эта вся картина у нас как на ладони, — так же вяло махнул рукой Логвиненко. — Вы нам расскажите, товарищ Карташева, что делается в штабе, где сейчас товарищ Великанов.