Он задумчиво улыбнулся: все же осилила нелегкое русское слово. Ему было сейчас приятно, что горячая ладошка Ольги лежала на плече, и не хотелось разгибаться, чтобы не спугнуть ее. Но пора возвращаться...

Накануне отлета на Родину он снова объехал все геологические партии, тепло простился со своими подопечными инженерами. На обратном пути Ольга уговорила сделать остановку в туристском центре Варадеро, хотя он спешил поскорее добраться до Гаваны.

— Вам будет интересно, Георги Леонович, взглянуть на пляж, где развлекались Дюпоны и другие американские миллионеры, — с наивной горячностью убеждала она его.

Он уступил. Через несколько дней они расстанутся, и, конечно, навсегда, а ей не хотелось расставаться. Он давно заметил ее привязанность к нему и, чего греха таить, иной раз удивлялся, откуда у него-то самого наволочь грусти на душе. Ах, Ольга, милая Ольгита, когда людей разделяет океан — это еще не страшно, но когда они на разных полушариях жизни — это уже непреодолимая преграда.

— Давайте купаться, — предложила она. — Не бойтесь, акул здесь нет.

Ну как было не понежиться на таком тончайшем песке! Дул легкий бриз. Шумел открытый океан. Накат был мерным, убаюкивающим — стоит закрыть глаза, как сон начинает одолевать тебя. Но Георгий не мог оторвать глаз от океана. С чем сравнить цвет атлантической воды близ Варадеро? Не случайно у Брокгауза и Ефрона сказано: «Море здесь поразительной чистоты». Именно поразительной! Гребни ближних волн, насквозь просвеченные солнцем, напоминали уральский амазонит, но с очень нежной, почти небесной голубизной, а на дальних волнах поигрывали малахитовые блики, однако опять же то был необыкновенно мягкий, а не ярко-зеленый малахит. Ольга плавала с завидной ловкостью, он едва поспевал за ней. На отмели она остановилась, подождала.

— Устали, Георги Леонович?

— Нет, что ты!

И вдруг Ольга, вскинув ему на плечи обе руки, дерзко поцеловала его в губы перехватившим дыхание поцелуем и тут же отпрянула, испугавшись сама себя. Он еле удержал ее за гибкую, выскользающую из рук талию и, удерживая на полусогнутой руке, близко заглянул в ее иссиня-черные глаза и стал целовать в ответ не спеша... Низко опустив голову, она медленно повернулась к берегу.

Весь остаток пути до Гаваны они пели негромкие песни, читали друг другу стихи. На дорогу ложились, точно русские шлагбаумы, длинные тени от королевских пальм. Георгий вспомнил строфу из книги Хузангая, побывавшего тут несколько лет назад:

Потом он прочел ей Лермонтова — о сосне и пальме. Ольга заставила его повторять до тех пор, пока не запомнила все.

А через три дня они уже степенно, солидно, как и полагается на людях, простились в аэропорту Хосе Марти. Ольга стояла у трапа неузнаваемо переменившаяся: серые пятна расплылись по ее смуглому лицу мулатки. Когда он приветственно поднял руку у самой дверцы самолета, в глазах Ольги блеснули слезы. Но этого уже никто не мог заметить. Это заметил он один...

Георгий не сразу услышал звонки в передней. Нехотя поднялся из-за стола, торопливо сунул письмо в ящик, но забыл убрать фотографию Ольгиты.

Пришла Павла.

И тотчас кубинские видения отдалились, пропали вовсе. Их заслонила, как недосмотренный красивый сон, живая, реальная жизнь, которой он жил теперь.

Однако женское сердце — чуткий сейсмограф: от него не утаишь и малые колебания в твоей душе. Павла свободно присела к столу, положила ногу на ногу и пытливо вгляделась в лицо Георгия.

— Что с вами? Я уж подумала, что вас нет дома. — Покосившись на карточку Саши в резной рамке, она увидела рядом и фотографию кубинки. — Ага, вот оно что! — сказала она таким тоном, словно поймала его за руку. — Это и есть ваша Ольгита, ваша прекрасная пальма?

— Почему моя пальма? — деланно-бодро спросил он, удивившись ее догадке.

— Ну как же! Помните у Лермонтова: «Одна и грустна на утесе горючем прекрасная пальма растет». А она хороша собой! Вы обещали рассказать о Кубе под настроение. Согласитесь, вы настроены сейчас именно на кубинскую в о л н у. Так ведь?.. Что же вы молчите, Георгий Леонтьевич?

— До каких пор ты будешь называть меня на «вы»?

— Пока не останется ни одной не известной мне странички вашей жизни.

И то ли в самом деле под настроение, то ли потому, что привык выполнять свои обещания, он открыл сегодня и эту последнюю страницу. Кажется, ничего не утаил, за исключением пылкого порыва Ольги в Варадеро. К чему Павле знать такое? Пусть это останется его маленькой грустной тайной.

Павла больше не допытывалась, хотя и самая искренняя мужская исповедь обычно принимается женщинами за полуправду.

Дробот хорошо помнил те времена, когда начало строительства новой доменной печи громко объявлялось на всю страну и в газетах и по радио. Бывало, на такое торжество из Москвы приезжала целая киносъемочная бригада.

А теперь, когда счет идет на целые промышленные комплексы, никого не удивишь, что где-то начали сооружать еще одну домну или где-то вступила в строй мощная турбина, чуть ли не равная всему Днепрогэсу. Теперь дело обходится без велеречивых рапортов и духовых оркестров. Начали и начали. Кончили и кончили.