В трамвае говорили о разных пустяках — о ценах на зеленый лук, о том, где продавали какую-то посуду. Она слушала, досадуя, что люди заняты такими мелочами. Проходя по вагону на переднюю площадку, уловила отрывок разговора о чьей-то неудачной жизни. Молодая женщина заметила: «Мы сами виноваты, избаловали мужчин». Другая, постарше, рассудила проще: «Да на них везде теперь наценка». Клара печально улыбнулась: скажут тоже — наценка на мужчин! Но была и некая правда в словах старшей. Не Олегу Леонтьевичу, а ей, Кларе, пришлось сегодня поступиться самолюбием. Его, наверное, даже не огорчила ее унизительная исповедь. Что поделаешь — насильно мил не будешь. Значит, не судьба. Однако чем больше успокаивала себя, подъезжая к дому, тем тревожнее становилось на душе. Недавно еще теплилась малая надежда: только тем и жила последние два года, А теперь и надежды нет. Раньше в таких случаях выходили очертя голову замуж за нелюбимого, но она не выйдет. Нет уж, «и в пролет не брошусь, и не выпью яда».

У подъезда ее терпеливо ждала Саша. Она заглянула в лицо подруге и промолчала. Клара сама сказала как можно спокойнее:

— Ты права, не надо было унижаться.

— Он еще пожалеет, вот увидишь!

— Обещай мне больше не говорить о нем.

— Да черт с ним, в конце концов!..

— Ладно, иди, поздно, — сказала Клара.

Она устало поднималась на второй этаж по выщербленной лестнице. Неужели так вот и кончилась сегодня ее безоблачная молодость?..

Весна выдалась на редкость дружная.

Сначала ход ее притормаживали ночные заморозки, а потом были сразу отпущены все тормоза. Малые и большие реки тронулись почти одновременно.

Урал вымахнул из берегов, затопил пойменные леса, прочно соединился с ближними озерами и пошел разгуливать казачьей вольницей. Его северные горные притоки хлынули на юг, соревнуясь в беге с южными, степными. И зашумела под апрельским ветром вся крона пугачевского Яика — от подножия до вершины.

Давно не случалось такого буйного разлива, кажется, с войны. Люди заново обстроились по берегам, не думая о том, что половодье еще доставит им когда-нибудь столько неприятностей. С годами укоренилась мысль, что Урал сильно постарел за эту четверть века и уж, конечно, не способен на былые молодецкие набеги.

Раньше говорили: идет ярский лед, за ним, через неделю, жди лед с верховья. Да и вода делилась на степную и верховую, горную. Тут же за одни сутки все пришло в движение, перемешалось. К утру низинная старая часть Ярска была уже в воде, а к вечеру река вплотную подобралась к станицам, расположенным на западе от города. Вал половодья катил себе все дальше, привычно огибая разлапистые отроги гор.

В еще худшем положении оказались четвероногие обитатели приречных мест — лоси, косули, зайцы, бобры, лисы, которых немало развелось в последние годы под охраной закона. Они вообще вели себя беспечно в своих заказниках, не догадываясь, как им придется туго во время большого паводка. И начался невообразимый переполох среди беззащитного зверья: плыли, звучно отфыркиваясь, тяжелые лоси, пугливо жались на островках изящные косули, метались из стороны в сторону зайчишки вместе с матерыми лисицами.

Деды Мазаи космического века бросились выручать их из беды. С утра до позднего вечера тарахтели лодочные моторы в затопленных лесах. Зайцев спасали без особого труда, как и в былые некрасовские времена, но косули, завидев человека, кидались прямо в круговерть. Хорошо, что Мазаи на моторках вовремя настигали их, когда они уже выбивались из сил.

Горожане с тревогой поглядывали с набережных на свои дачки-ульи: выстоят или не выстоят? Над Уралом кружили вертолеты, зорко высматривали, кому там нужно прийти на помощь. Ну и, конечно, больше всех были возбуждены ребята, целыми днями пропадавшие на берегу вместо того, чтобы учить уроки.

Птицы прилетели тоже до срока и тоже почти одновременно все — грачи, жаворонки, скворцы. Над голыми осокорями и ветлами стоял невыносимый грай: шел капитальный ремонт гнезд.

На ковыльных, нераспаханных пригорках повылазили из нор отощавшие суслики, тушканчики, редкие по нашим временам сурки. И в небе появились беркуты, с восходом солнца парившие над степью.

Георгий Каменицкий собрался в дальнюю дорогу, не дожидаясь, когда схлынет половодье. Путь его лежал в самый глухой угол области, в Притоболье, где находилась одна из партий Восточной экспедиции. Он пригласил с собой и Павлу, которая давно намеревалась побывать в тех местах.

Они выехали чуть свет, чтобы к вечеру обязательно быть в Ярске, а на следующий день уже добраться до Тобола.

Великолепно южное предгорье в эту пору! Омытые вешними водами крутобокие шиханы начинают зеленеть свежим ковыльком, хотя у подножия их все еще белым-бело от прошлогоднего седого ковыля. Подснежники торопливо отцветают, но лиловые кулижки колокольчиков видны с дороги, на обочинах которой пышно распускаются тюльпаны — белые, желтые, пунцовые. Островки льдистого снега остались лишь в распадках, куда всю зиму напролет поземка старательно сметает снег с шиханов. Острые макушки их отливают мягкой синевой гранита, искусно отполированного ветрами.