Они просидели на бревнах до возвращения начподива Гладышева, неторопливо рассуждая о послевоенном будущем, которое находилось уже не за горами.

В сумерки Полина отправилась в обратный путь на политотдельском «виллисе». Ехали с потушенными фарами. Степенный, в годах, шофер умело притормаживал на ухабах. Она сидела за его спиной, думая о том, что сказал Сергей Митрофанович о Великанове, который на всю жизнь запомнился ей, когда с Ломтевым заезжал проститься и оставил сахар. Тетя Вася угощала их чем могла. Они пили морковный чай: взрослые вприкуску, а она, Поля, внакладку. До сих пор отчетливо видит она тот июньский полдень девятнадцатого года: уютный флигелек на берегу Урала, маленький дворик, заросший кустами сирени и акации, прощальный взмах рукой гаевского комбрига... Потом, уже девушкой, она следила по газетам за Великановым, гордилась, что мама работала у него в штабе. В те далекие годы молодежь знала поименно всех героев гражданской войны. Время, время, как лихо оно промчалось за теми всадниками! Хорошо еще, что память, будто замедленная съемка, может выхватить из потока времени несколько дней, чтобы доставить тебе радость заново пережить минувшее. Без этих остановленных мгновений совсем трудно было бы жить на свете. Нигде так дорого не ценят люди прошлое, как на войне, хотя идут на смерть ради будущего.

— Приехали, товарищ капитан, — объявил шофер.

Он довез ее до той самой лесной посадки, где она утром попала под огонь немецкой дежурной батареи. Но сейчас тут было невероятно тихо. Полина постояла около балки, наблюдая за частыми вспышками ракет в вечернем небе. Сейчас и уходить отсюда не хотелось: такой мирной показалась ей вся эта и л л ю м и н а ц и я на правом берегу Днестра.

Нет, на фронте никогда не скажешь с вечера, каким будет утро.

В ночь на десятое мая 93-я дивизия 68-го корпуса генерала Шкодуновича сдавала участок обороны соседней гвардейской и выводилась в резерв. И когда смена частей была закончена, а смененные полки выступили в ближний тыл, противник начал артиллерийскую подготовку. Вслед за ней 17-я и 355-я немецкие пехотные дивизии атаковали прибрежные села. Догадался ли противник, что происходило на плацдарме, или это просто стечение обстоятельств, но, во всяком случае, момент для наступления оказался для него на редкость благоприятным. (Смена частей обычно на какое-то время ослабляет оборону, пока солдаты не осмотрятся на новом рубеже, не привыкнут к местности.) Немцам удалось занять Спею-северную на западном острие плацдарма. Однако 93-я дивизия поспешила на выручку своим преемникам: застигнутая сильной артподготовкой на марше, она тут же развернулась на сто восемьдесят градусов, приняла боевой порядок и вступила в дело. Вскоре противник был остановлен и потом отброшен на исходные позиции.

Всю ночь Полина не сомкнула глаз. Хотя ее-то дивизия успешно отразила внезапную атаку, но общая обстановка была тревожной. Лишь утром она прилегла отдохнуть. Девушки старательно оберегали сон Полины. Очнулась она сама уже за полдень, услышав в землянке густой басок майора Богачева, который, не зная, что она спит, громко заговорил с порога.

— Виноват... — осекся он на полуслове.

— Ничего, пора вставать, — сказала она, довольная его приходом.

— Я к вам по пути, удостовериться, все ли у вас в норме.

Оля и Галина переглянулись: знаем мы это «по пути», нас не проведешь! (Они уже начинали ревниво относиться к Богачеву.)

— Не угостите ли водичкой?

Ольга поднесла ему кружку родниковой. Он пил жадно, как загнанная лошадь, ни разу не оторвавшись. Полина заметила с укором, когда он пристукнул пустой кружкой по дощатому столу:

— Вы же простудитесь, Валентин Антонович.

— Ледяная вода после боя целебнее ректификата.

— Расскажите, что там случилось?

— С трудом остановили чертей... Разрешите? — Он щелкнул зажигалкой-пистолетиком. — Не могу себе простить, что накануне не взяли «языка». Собирался я пойти с хлопцами, генерал не пустил. А нынче устроил разнос на плацдарме. Мы, разведчики, Полина Семеновна, вечно виноваты.

— Обойдется, не огорчайтесь.

— Эх, если бы армиями командовали женщины!..

Полина еще не видела его таким расстроенным. Докурив одну папиросу, он взял из коробки другую, сердито размял пальцами, сломал, потянулся за третьей.

— Вдобавок ко всему затеяли эту смену частей — как раз на руку немцам. Ну, они и турнули наших соседей-гвардейцев. Если бы не 93-я, «непромокаемая», что сама повернула обратно, купаться бы гвардейцам в Днестре.

— Насколько я понимаю, наша-то дивизия не отступила ни на шаг?

— До нее, Полина Семеновна, не дошла очередь.

— Вы мою дивизию не троньте, Валентин Антонович.

— А вы патриотка! — рассмеялся он. — Поговорил с вами по душам, и стало легче.

Полина вышла проводить его. Они остановились у того же улья, что и в прошлый раз. Неунывающее пчелиное семейство продолжало свою работу как ни в чем не бывало.

— Вот для кого не существует переднего края, — заметил Богачев. — Между прочим, летают за нектаром даже на минные поля, Что вы скажете на сей счет, Полина Семеновна?

— Я на передовой не была с Кавказа.

— Кончится война — заделаюсь пасечником. Буду жить чудаком-отшельником.

— Разведчик и пасечник — это несовместимо.

— Шучу, конечно. Опять ввяжусь в какую-нибудь драку. — Он что-то вспомнил, погасил лукавую улыбку. — А напрасно вы, Полина Семеновна, поступаете так легкомысленно. Красивой смерти не бывает, пусть и шли вы за партбилетом... — Он взял ее обе руки, низко наклонился, поцеловал их попеременно. — Умоляю, будьте благоразумны.