Марат был и доволен, что Алла воспрянула духом, и боялся, как бы она снова не отдалилась от него на многие годы.

Он отложил ответы на вечер, когда ему никто, не помешает поговорить с Аллой по душам. Однако в полдень захворала тетя Вася.

Она никогда не болела. Во всяком случае, Марат не помнил, чтобы она обращалась к медикам. Если и нездоровилось, то малую хворь переносила на ногах. А тут слегла в постель. Марат вызвал врача.

— Обыкновенная гипертония, — заключила молоденькая врачиха, измерив давление крови. — Сейчас мы сделаем укол, выпишем лекарство. Надо полежать с недельку.

— Ой, лежать целую неделю! — огорчилась тетя Вася. — У меня дела по дому.

— Дела от вас никуда не уйдут, — ласково говорила эта хрупкая медичка, которую можно было принять за юную студентку.

Когда она уехала, тетя Вася сказала Марату:

— Если что случится, береги девочек...

— Да что вы в самом деле? Нынче редко у кого нет гипертонии. Болезнь века...

— Ты уж поступись, сердечный, ради Тони с Зиной чем угодно. За тебя не беспокоюсь, не пропадешь, хотя на вид и тихий ты, Марат. А девочки не стали еще на ноги. Не тот первый шаг, который делают, цепляясь за юбку матери, а тот, который выводит в люди...

Он видел, что тетя Вася говорит с трудом, но, превозмогая упадок сил, все наставляла его, как надобно жить на белом свете. Дородная величавость ее пропала вовсе. Перед ним лежала слабая старушка с нездоровым, пылающим румянцем на озабоченном лице. Ее васильковые глаза горели сейчас тревожным блеском. Марату стало пронзительно жаль тетю Васю. Он сказал:

— Я вызову «скорую помощь».

— Ни в коем случае. Мне, кажется, полегче малость.

И он покорно повиновался, зная ее характер.

Она достала из-под подушки маленький сверточек.

— Возьми себе.

— Что это?

— Мои сберкнижки. Я откладывала понемножку, а набралось пять тысяч.

Марат едва не застонал от боли, не решаясь взять в руки это ее наследство, собранное за долгие десятилетия...

— Ну кому нужны ваши деньги? Как вы могли?..

— Бери, бери. Не для тебя, для Тони с Зиной. Да еще на похороны... Дай-ка мне карточки Веры и Поленьки.

Он сходил в свою комнату, принес фотографии.

— Вы уж не судите меня, голубушки, если я в чем виновата, — заговорила она поспешно. — Время наше никого не баловало. Нет, я не сетую на время, нет, мы его выбрали сами, по доброй воле. Одно жаль, что вы сложили крылья слишком рано. Судьба...

Тетя Вася хотела что-то еще сказать, да заплакала, беззвучно, сдержанно. Ее детски-крупные слезы медленно скатывались по щекам. Она закрыла глаза, чтобы одолеть прихлынувшее волнение.

Марат отошел к окну: он ни разу не видел тетю Васю плачущей.

Вернулись из школы девочки. Ни о чем не догадываясь, они шумно раздевались в полутемном коридоре.

— Позови-ка их, — сказала тетя Вася.

Но они уже сами влетели к ней со своими школьными новостями, довольные, веселые, и, увидев ее в постели, сразу сникли.

— Что с вами? — испуганно отступила младшая, Зина.

— Подойдите ко мне.

Тоня опустилась на колени у изголовья кровати, а Зина вопросительно посмотрела на отца, стараясь прочесть в его глазах, что же тут могло случиться с тетей Васей. И, почувствовав недоброе, кинулась вслед за Зиной.

— Ненаглядные мои... — тихо заговорила тетя Вася и неловко осеклась, глотая слезы.

Теперь заплакали и девочки, целуя ее большие натруженные руки, покойно лежавшие на ватном одеяле. Марат вышел, чтобы все-таки вызвать «скорую помощь». В передней столкнулся лицом к лицу с Мариной, сказал ей о беде и принялся звонить.

Лишь через час к дому подкатил весь замызганный, старенький «рафик» с поблекшими красными крестами. На этот раз пожилая, усталая, малоразговорчивая докторша внимательно осмотрела больную, ослушала, измерила давление и тоже сделала укол.

— Очередной криз, — коротко объяснила она Марату, проводившему ее до автомобиля. — Если к утру не станет лучше, увезем в стационар.

Вскоре тетя Вася оживилась. Выходит, новый укол подействовал и этот проклятый криз миновал. Она даже съела бутерброд с сыром, выпила стакан чаю.

— Тоня, Зина, ступайте, готовьте уроки, — сказала она девочкам.

Марина начала разогревать ужин. Только Марат не отходил от больной ни на шаг.

— А тебе, сердечный мой, делать, что ли, нечего? — спросила она.