Он смущенно пожал плечами: да разве можно сейчас заниматься каким-то делом?

— Что же не рассказал, как съездил?

И он с готовностью ухватился за это. Во всех подробностях описал случайную встречу с бывшим дутовцем, доживающим свой век на окраине станицы. Тетя Вася слушала с неподдельным интересом.

— Встречала их после гражданской, — усмехнулась она, когда Марат закончил. И, глянув на карточку Веры, приютившуюся на тумбочке, вдруг заговорила жестко: — Но меня не больно разжалобишь. Видела казаков на коне. Рубили всех, кто попадет под руку, точно лозу какую... Ты их не знаешь. Потому и размяк с этим стариком...

— Успокойтесь, пожалуйста, вам нельзя волноваться.

Марат выругал себя, что растревожил тетю Васю. Ей сделалось хуже. Он принес лекарства. Она охотно приняла таблетки. И вскоре забылась в полусне.

Ночью он каждые полчаса заглядывал в ее комнату, радуясь, что она спит. Уже под утро Даниловна сама позвала его.

— Прощай, сердечный мой, — сказала она так убежденно, что он не мог произнести ни слова.

Вбежала Марина.

— Не будите девочек, не надо... — еще успела добавить тетя Вася и потеряла сознание.

Та же усталая докторша, что приезжала вечером, явилась немедленно, как только Марат позвонил на станцию «Скорой помощи». Но было уже поздно. Непоправимо. Непростительно.

Она умерла в тот ранний час, когда макушки черных тополей-осокорей, стоявших в полой воде на левом берегу весеннего Урала, едва тронула слабая позолота наступающего дня. Она умерла от жестокого инсульта. Сердце бы еще поработало, но смерть внезапно и трусливо ударила в затылок.

Марат долго не мог двинуться с места, оглядывая тетю Васю с тайной надеждой на какое-нибудь чудо. Смерть вернула ей в последнюю минуту и русскую величавость, и гордую женскую осанку. Широколицая, чуть курносая, она устало прикрыла свои васильковые глаза и лежала будто живая — будто вздремнула на часок, проводив кого в школу, кого на работу. Ни боли, ни горечи, ни сожаления на лице.

Кто-то подошел к Марату, тронул его за плечо. Да, нужно было выполнять сыновьи обязанности перед этой женщиной, у которой он теперь в долгу поистине уж неоплатном.

Тетю Васю хоронили в погожий апрельский день, когда небо и над городом звенело от прилетевших птиц. Накануне местная газета напечатала короткий, в сорок строчек, некролог, подписанный из-за экономии места одной строкой — «Группа товарищей». Но у Василисы Даниловны обнаружилось в городе столько давних знакомых и друзей, что к выносу гроба из нового большого дома на уральской набережной весь двор заполнили старые ее знакомые. До сих пор Марат и не догадывался, что тетю Васю помнят даже в Москве, откуда пришли телеграммы ее товарищей по оренбургской обороне.

Марат с детства привык видеть в своей тете Васе щедрую душой, отзывчивую женщину, которая воспитала его мать, потом самого его, и как-то мало задумывался о том, что значила она для других людей. Только теперь, когда смерть всколыхнула память ее сверстников, он понял до конца, под крылом какого человека вырос, поднялся на ноги.

Кладбище было за городом, в открытой степи, которую так любила Даниловна. Может быть, и здесь ей приходилось рыть окопы в девятнадцатом. И сюда же привел ее последний путь. Машины остановились у молодой лесной посадки, окаймлявшей кладбище с востока. Мужчины взяли гроб на плечи. Заводской оркестр неожиданно заиграл «Вы жертвою пали». Ничто, наверное, не сжимает сердце с такой силой, даже гениальная шопеновская скорбь, как этот баррикадный марш, в котором не одна глубокая печаль, а и гневная решимость. Всего-то с десяток труб рабочего оркестра звучали над синей степью мощно, слитно, никого не оставляя равнодушным.

Марат стоял над разверстой могилой, переминаясь в зыбкой, рыхлой глине, которая не успела зачерстветь от низового сухого ветра. Он рассеянно слушал горькие, сбивчивые речи незнакомых ему людей и смотрел в сияющее небо, где переливчато звенели жаворонки. Рядом с ним плакала Марина. Девочки жались к матери, пораженные происходящим.

Марат опустился на колено последним, когда все уже простились с тетей Васей. И никак не мог оторваться от нее: он прощался сейчас и с мамой, и с бабушкой, которых заменяла эта женщина. С ее кончиной обрывалась живая связь времен — и те, ранние потери, давно пережитые и отдалившиеся, новой нестерпимой болью отозвались в душе Марата.

Наконец он выпрямился. Взял из чьих-то рук длинное полотенце и вместе с другими мужчинами стал опускать гроб в могилу. Покачиваясь на упругом весу между глянцевитых могильных стенок, Василиса Даниловна навеки уходила в глубь родной степи.

Марат кинул вниз слепым броском полную горсть земли. Тоня с Зиной последовали его примеру. С минуту еще слышались мягкие земляные всплески, а потом и они стихли...

Люди молча побрели к автобусам. Марат остался один у подножия холмика, укрытого венками. Немного не дожила тетя Вася до цветения тюльпанов, за которыми, бывало, сама ходила в свое облюбованное местечко, где сохранились именно красные тюльпаны.

Какая пустота в душе: Марат чувствовал себя кругом одиноким. Тетя Вася умела заслонять собой минувшее, и вот оно внезапно обнажилось глубоким, зияющим провалом — и одиночество твое кажется неодолимым.

Он нечаянно подумал о деньгах тети Васи, сбереженных про черный день. Ему сделалось совсем не по себе. Неужели она могла тревожиться, что ей не к кому будет приклонить голову в старости? Да разве он чем обидел ее хоть раз? Кто теперь скажет тебе всю правду? Только совесть. Да, совесть всегда мучает живых, пусть живые и не виноваты перед мертвыми.