– Именно мой отец давал последнее заключение перед тем, как порох отправляли на войну. И если бы отчеты о плохом качестве пороха приходили из арсенала, он бы увидел их, – промолвила Одрианна. – Мне бы очень хотелось верить в то, что вы только что сказали, но следует признать, что подозрение пало на моего отца не случайно.

Морган едва заметно покачал головой.

– Кто угодно мог быть их человеком в Совете по боеприпасам, но только не он, – убежденно проговорил маркиз. – Возможно, это самая ужасная часть порохового дела – видеть, как умирают добрые люди из-за моей слабости. Мне и в голову не приходило, что он покончит жизнь самоубийством. Кении и Саймс тоже не могли заподозрить такого. Вот так и получилось, что три идиота и трус причинили столько горя твоей семье.

Одрианна все еще боялась верить ему. Похоже, он лжет ради того, чтобы сделать что-то хорошее для нее, вот и все. Ему больше нечего терять. И все же ее сердце наполнилось надеждой, а его слова затронули ее чувства, даже если он говорил неправду.

Морган выпустил ее руку. Нашарив в кармане носовой платок, он вытер лицо.

– Католики говорят: признание облегчает душу, – промолвил он. – Возможно, это правда.

А потом маркиз Уиттонбери позвал доктора Фенвуда и попросил того позвать слуг.

В ту ночь Одрианна подарила Себастьяну столько любви и наслаждения, сколько могла. Она старалась, чтобы забота горела в каждом ее поцелуе. Наконец она приняла его плоть в свое лоно, крепко обхватила ее, и они вместе задвигались в бешеном ритме любовной пляски, уносящей их в мир экстаза.

Одрианна дошла до пика удовольствия, лежа на муже; сердце ее переполняли чувства, которые она принесла с собой в супружескую постель. Внезапно она вспомнила, как не так уж давно хотела заставить Себастьяна признаться в том, что он ошибается по поводу ее отца. Ей хотелось обвинить его в своей боли, но потом ей на ум пришло другое воспоминание – о том, как ласков с ней был Себастьян, когда она узнала, что он совсем не виноват.

Одрианна не ослабила объятий, лишь, слегка приподнявшись, поднесла губы к уху мужа.

– Я думала о твоей дилемме, – прошептала она. – И мне кажется, будет лучше, если ты прекратишь расследование.

Он крепче сжал ее и перекатился со спины на бок. Уложив Одрианну на спину, он склонился над ней.

– Ты считаешь, что теперь, когда дело коснулось моей семьи, я должен все бросить?

Одрианне очень хотелось, чтобы он так не думал, хотя именно это она и имела в виду.

– Что бы твой брат ни совершил, он сполна заплатил за это, разве не так?

– Это совершенно разные вещи, – сказал Себастьян. – Да, его положение трагично, он сильно пострадал, это так. Но это не было платой за его халатность.

«Но Морган считает, что так и есть!» – едва не крикнула Одрианна. Он дал ей разрешение рассказать Себастьяну о его признании, но она не спешила это делать. Если мужу что-то доподлинно известно об участии Моргана в этом деле, он, возможно, считает, что не имеет права бросить расследование.

– Если ты спросишь его об этом, обвинишь его, между вами возникнет пропасть независимо оттого, насколько честными вы были по отношению друг к другу, и от того, что он тебе скажет, – проговорила Одрианна.

– Черт возьми, неужели ты считаешь, что я этого не понимаю? – Себастьян лег на спину. Свет лампы освещал его напряженный профиль.

– Так, может, лучше вообще не знать правду?

– Я думал, что ты хочешь знать все, – ответил он. – Знать правду. Даже если твой отец не был виноват, даже если я сейчас прекращу дело, ему уже не поможешь.

– Но Франц сказал…

– Франц нашел имя в газете, – перебил ее Себастьян. – И теперь, когда мне известна правда об этой схеме, известно, как она работала и какой вред причинила, я не уверен, что твой отец имеет к ней отношение. Как раз наоборот!

Итак, похожие мысли занимали и ее мужа: он взвешивал и пытался сделать выбор между долгом и любовью к брату.

– Они обратились бы к кому-то, кого знают и кому доверяют, а не к первому попавшемуся незнакомцу, – сказал Себастьян. – Это было бы слишком рискованно. Да, возможно, мы действительно загнали невинного человека в могилу, как ты всегда и считала. Заплатить за это невозможно – ни ему, ни даже тебе. Но можно вернуть ему доброе имя. И переживания брата будут лишь скромной ценой за справедливость.

Рана все еще причиняла острую боль, когда до нее дотрагивались, хотя уже и не кровоточила. Чувство вины преследовало Одрианну с тех пор, как она решила, что делать, особенно после того, как маркиз сказал, что ее отца следует оправдать. Но собственные переживания показались ей ничтожными, когда она поняла, как будет терзаться Себастьян.

– Я буду помнить отца таким, каким он был, – промолвила Одрианна. – И я не хочу, чтобы его место заняла другая жертва. Так что какое бы решение ты ни принял, пожалуйста, не принимай его ради меня.