– А если был?

– Что ж, тогда он уже за это заплатил, и я смогу закрыть дело.

– Это было бы замечательно. Я имею в виду – закрыть дело.

Морган произнес эти слова задумчивым тоном, но не таким печальным, к которому часто прибегал.

– Вижу, в последнее время настроение у тебя стало получше, Морган? – заметил Себастьян. – Ты как будто избавился от глубокой меланхолии.

– Когда погода стала потеплее, я уговорил доктора Фенвуда передвигать днем мое кресло к окну. И мне кажется, что всего несколько минут свежего воздуха хорошо повлияли на мое здоровье.

– Рад это слышать, – кивнул Себастьян. – Но я тоже хочу поговорить с тобой. Меня мучает любопытство. Ты не замечал каких-нибудь перемен со своими ногами?

– Нет. Разумеется, нет, – ответил Морган.

– Совсем никаких? Никаких новых ощущений? Ничего?

– Какие странные вопросы… Почему ты спрашиваешь?

– Твой позвоночник не сломан. И всегда есть шанс, что…

– Нет никакого шанса, черт побери! Ты говоришь так же, как этот немецкий шарлатан.

– Его теория была довольно противоречива, однако он – известный ученый, – заметил Себастьян. Он подождал, пока у Моргана погаснет взрыв гнева. – Несколько дней назад у тебя была Одрианна. Она еще сидела на полу возле твоего стула.

– Одрианна была очень расстроена: она узнала, что одна из ее приятельниц – не та, за кого она ее принимала. И ты должен сказать ей, чтобы она порвала с этой девушкой.

– Я упомянул об этом эпизоде по другой причине, – произнес Себастьян. – Она сказала мне, что, когда она сидела рядом с тобой, одеяло шевельнулось. И это означает, что одна нога могла слегка дернуться.

– Она ошибалась. – Лицо Моргана снова напряглось. – Она ничего мне не сказала. Но если бы и сказала, я бы быстро разубедил ее и избавил от безнадежных иллюзий.

– Нет, она сказала мне! – Слово «мне» Себастьян произнес с ударением. – Так что не сердись на нее. Одрианна очень привязалась к тебе и молит Бога о том, чтобы это было правдой. У нее нет никаких иллюзий. Ты видел, как шевельнулось одеяло? Есть ли у тебя какие-то другие объяснения этому, которые не пришли ей в голову?

У Себастьяна был вид человека, готового пустить в ход кулаки.

– Я снова задаю тот же вопрос: у тебя были какие-то ощущения? Ну хоть какие-то?

– Нет, черт возьми!

– Мне кажется, ты лжешь.

– К чему мне обманывать тебя?

– Не меня, себя. Но я не знаю зачем. – Вскочив на ноги, Себастьян обошел вокруг стола, схватил стул Моргана и развернул его.

– Какого черта?… – завопил Морган.

– Ты не мог бы сейчас ходить, даже если бы полностью излечился, так что даже малейшее изменение было бы заметно. Но попробуй…

– Убирайся отсюда!

– Нет, ты попробуешь, черт побери! Если есть хоть малейший шанс, ты должен попробовать.

– Шанс?! Нет никакого шанса, ты, идиот! И кто ты такой, чтобы говорить, что именно я должен попробовать? Это я прикован к креслу. И мы говорим о моей чертовой жизни!

Себастьян подошел к двери.

– Фенвуд, зайдите сюда! – крикнул он.

Фенвуд тут же прибежал на его зов.

– Выкинь его отсюда! – приказал Морган, указывая на брата.

Фенвуд осторожно покосился на Себастьяна.

– Фенвуд, моя жена утверждает, что брат шевелил ногой. Это было едва заметное, очень слабое движение. Позовите доктора, чтобы тот его осмотрел. И не накрывайте его одеялом, пока он не замерзнет. И сами следите за тем, двигается он или нет.

Кажется, Морган был близок к апоплексическому удару.

– Я не позволю этого!

– Да будь я проклят, если допущу, чтобы ты бездействовал, когда появился небольшой шанс исправить ситуацию и встать. – Схватив стул Моргана за подлокотники, Себастьян придвинул его ближе к себе. – Ты позволишь доктору осмотреть тебя, и если он скажет, что есть хотя бы небольшая надежда, ты будешь бороться за этот шанс. Я заставлю тебя! – приказал он.

Себастьян ехал верхом по Уолтемскому аббатству, где находились королевские мастерские по изготовлению пороха. Еще несколько лет назад местные улочки здесь были людными и оживленными, а по каналам сновали баржи, груженные материалами и бочонками с порохом. Однако после войны эта фабрика в Эссексе с отлично налаженной работой производила в десять раз меньше продукции, чем прежде. В помещениях и внутренних дворах стояла полная тишина.

И все же работа шла. Одни трудяги по-прежнему таскали серу на мельницу. Другие сжигали уголь, чтобы переправить его туда же. Из труб плавилен, где производили селитру, валил дым. Бондари пилили доски и сколачивали бочонки.

Мужчины, выполнявшие самую опасную работу, сновали вокруг помещений с мельницами, в которых перемалывали тщательно отмеренные ингредиенты для пороха. С наружной части каменного строения медленно крутилось огромное водяное колесо.

Один из работников забежал в здание – подлить воды на большой камень, чтобы летучий порох не лип к деталям мельниц. Каждый здесь – и те, кто работал на фабрике, и те, кто находился в городе – ежеминутно рисковал жизнью, так как взрыв мог произойти в любое мгновение. Однако наибольшему риску подвергались те, кто работал на самой мельнице.