Так, схоронившись мы ждали до утра, а то и до середины дня, когда на дороге наконец появлялась легковушка. Как правило количество охраны в сопровождающих грузовиках нас не сильно напрягало. Сначала стреляла я в развалившуюся на заднем сидении «рыбку», мои снайпера тут же повторяли выстрелы и валили всех кто вообще сидел в машине. Ли Харви и Освальд с недавних пор взяли глупую привычку гатить еще и в затылок тому, которого я валила. Это мне что-то явно напоминало — три пули в одной черепушке и неизвестно с какого направления, но я только в наглую посмеивалась — должны же ребята оправдывать свои прозвища

После выстрела я тихо вползала в свой схрон, как улитка в ракушку, и замирала. Дальше играло уже прикрытие. Они отвлекали на себя автоматными очередями охрану и уходили вглубь лесов. Иногда с боем. Дававшееся, естественное преимущество в виде болотца они использовали на полную катушку и немцы, постреляв в глубь леса с бережка, дальше преследовать не решались и через некоторое время укатывали в своем направлении, только уже с двумя-тремя трупами.

Ночью прикрытие возвращалось, вызволяло меня из схрона, снимало Харли и Освальда с их позиций, иногда таких же схронов, иногда с деревьев и мы радостной толпой перлись обратно.

Всё хорошее когда-нибудь кончается — вот должна же была учитывать это неписанное правило, а нет, решила, что хорошее может продолжаться вечно.

Первую глупость сделала я сама, когда решила, что дорога не так сильно изгибается, чтобы мы не могли за ней следить. Во-вторых, схрон устроила почти на открытом месте, прикрытом только немного редкими кустиками. Сначала все шло по отработанному плану. Машина легковая (черт ее знает, какой модели) за ней два грузовика — не проблема, отстреляемся и уйдем. Немцы хрен узнают, откуда стреляли.

Я выстрелила, Харви и Освальд дуплетом повторили и машина вильнула в сторону заваливаясь в кювет. Немцы ясно тут же давай выпрыгивать и стрелять во все что движется. Мои автоматчики ответили — ну все как всегда… И тут со стороны Ли донеслась такая стрельба, что я чуть не выскочила из схрона. Часто и глухо отзывалась мосинка — уж ее то я ни с чем не перепутаю. А потом крик:

— Собаки! Собаки, мать вашу! Уходите!

Уходить? Куда? Перед нами человек сорок немцев! Встанешь — расстреляют как в тире! Лежу, матом гну и не знаю что делать! Впервые… Глупо то как!

А тут еще немцы стреляют — глупо так стреляют наугад, по полю. Я даже не поняла, что это. Рвануло, обожгло ляжку. Только и охнула. Мамочки… Больно…

Лежу, пошевелиться боюсь, только чувствую как становится мокрой одежда, будто в лужу плюхнулась. Слезы из глаз льются и кровь льется — и то и другое не остановить. Да и не хочется…

Очнулась от того, что мокро стало не только спереди, но и на спине. Холодно и мокро. А на до мной небо. Плывет. И ветки плывут. И я плыву на плоту. А с боков мальчишки мои идут и плот этот толкают.

— Ли?

— Товарищ Иванова… как вы?

Нога дергается и жжет, но перевязана и кажется даже в лубке. Как подумала, что ранена, так сразу слезы хлынули.

— Мальчики, — шепчу, — больно то как!

— Сейчас дойдем, товарищ Иванова и будет все хорошо. Держитесь! Скоро… скоро уже…

— Ли? — опять спрашиваю я.

— Погиб.

Пытаюсь привстать:

— Кто? Кто еще?

— Здесь только Освальд и нас двое. Остальные там…

Я откидываюсь и плачу, уже не вытирая слез. Ли — Бегунков Владимир Юрьевич, из Саратова, 23 года. Харли — Проценко Александр Павлович, Белая Церковь, 43 года. Остальные — Егор, Паша, Юра, Гена… Вот и повоевала, девочка…

Мысль о польском рейде не шла у меня из головы. Но для того чтобы, что-то придумать, надо думать. А в лагере было для этого слишком шумно. Ну, я и пошел побродить по лесу. Там тихо и никто не мешает мозгами пораскинуть, как сие дело провернуть. Сколько я бродил не знаю, но на одной полянке наткнулся на нашу полуторку. В кузове у нее какие-то ящики были. Заглянул я туда, а там «мечта Олегыча» лежит — помповушки.

«Ну» — думаю — «он как раз на поправку пошел. Вот и будет ему подарок.»

Осмотрел я грузовик. И задумался. Досталось ему конечно капитально, но вроде двигатель не совсем в хлам разбит. А радиатор дырявый и воды в нем нет. Порывшись в кузове, нашел пару канистр и из ближайшего болота воды набрал и в радиатор, сколько влезло, а влезло мало ибо тек он, и в канистры. Сел за руль попробовал — завелась. Как я до лагеря доехал сам не знаю — думал, не дотянет. Но хоть и в клубах пара, но доползла машинка туда. Загнал я ее под навес, заглушил. Достал из кузова одну помпу и к Олегычу.