— А ты везучий? — спросил Зейн.

— П-порядок. — По голосу водителя было ясно: он понял, что попал в переделку.

Свернувшись на полу у ног доктора Ф., я сказал:

— Знаешь, кто ты?

— Я… в-водитель автобуса?

— Верняк!

Зейн вытащил из бардачка фонарик в корпусе из вороненой стали, длиной двадцать четыре дюйма. Пощелкал пальцем по стальному корпусу и рубанул им темный воздух, словно чтобы кого-то оглушить.

— А мы что, не в автобусе, что ли?

— Заводи, поехали. — Зейн направил луч фонарика на замызганный стальной пол, затем перевел на переднее сиденье, отделенное проходом от кресла водителя. — А я тут побуду, прослежу.

Синий автобус, громыхая, выехал со стоянки и покатил по длинной петлявшей дороге, ведущей сквозь лес к служебным воротам, перед которыми возились два охранника. Обходя кругом автобус, охранники заметили сгорбившегося позади шофера пассажира — консультирующего психиатра.

Охранник поднял руку и ступил в пятно света, отбрасываемого фарами.

Лежа на полу, я сказал водителю:

— Открой окно.

В темноте захрустели по гравию шаги. До нас долетели слова охранника:

— Рано вы сегодня возвращаетесь.

— Делаю, что велено, вот и все, — ответил водитель.

— Поня-я-тно, — протянул охранник. — Как поживаете, сэр?

Я схватил доктора Ф. за локоть, поднял его безвольную руку и вяло помахал в окно в знак приветствия.

— Вот и славно. Еще увидимся.

Звякнула замыкавшая ворота цепь.

Я выпустил руку мертвеца — так, чтобы она ободряюще плюхнулась на плечо водителя.

Синий автобус, пыхтя, двинулся вперед, и ворота снова закрылись за нами на цепь.

Рывками и толчками мы двигались сквозь тьму в синем автобусе. Деревья плясали по сторонам, как призрачные ряженые на Марди-Гра. [2] Дышать приходилось выхлопными газами, промасленным металлом и еще какой-то кислятиной.

Через десять минут автобус проехал мимо кирпичного здания с табличкой «ВОРОН». Дюжины две машин дремали за домом в раскинувшихся по парковке тенях.

— Вырубай движок, — сказал я шоферу.

Мотор синего автобуса заглох.

— Чисто! — шепнул Зейн.

Мы взяли бумажник водителя с сорока одним долларом. Заклеили ему рот и лентой привязали руки к баранке.

— А это вот, — сказала Хейли, — чтоб не замерз.

Шерстяное одеяло из спасательного зимнего комплекта парашютиком опустилось на голову водителя, как бы оказавшегося в палатке.

Единственное, что он теперь видел, была темнота. Еще он мог слышать, как, подобно мехам аккордеона, распахиваются двери. Ощутить порыв свежего ночного воздуха. Различить, как что-то волокут по металлическому полу. С глухим стуком спускают по ступенькам. Как хрустит под чьими-то башмаками песок стоянки.

Потом дверь закрылась, и он уже ничего больше не видел, ничего не слышал, не мог даже позвать на помощь, одиноко сидя ночью на парковке в штате Мэн, в синем автобусе, под одеялом.

Стоя возле синего автобуса, я направил пульт доктора Ф. в сторону стоявших гуртом пустых машин, большим пальцем нажал черную пластмассовую кнопку.

Бин-буун!

И тут же вспыхнули передние фары серебристого «форда» с четырьмя дверцами.

— Потрясно! — сказал Рассел.

— Я такое по кабельному видел, — признался я.

Меня поразило видение. Явившееся мне было настолько отчетливо и ясно, что у меня перехватило дух.

Доктор Ф. привалился к Зейну, совсем как напившийся второкурсник, которого его приятель поддерживает после бала в колледже.

— Они знают, — сказал Зейн. — Теперь смотрители наверняка знают.

— Знают что? — спросила Хейли.

— Что нас нет, — ответил я. — Пожалуй, они все еще думают, что мы спрятались или нас схватили возле больницы. Логично. Там они и будут искать.

— Но недолго, — заметила Хейли.

— А доктора Ф. тащить все труднее, — сказал Зейн. — Хотя если у них нет улик на все сто, что его убили, то их еще ждет сюрприз.

— Так поехали! — не выдержал Рассел.

— Когда скажу, тогда и поедем! — Зейна так передернуло, что его дрожь передалась даже трупу. — Я за баранкой тридцать лет отпахал!

Из-за внезапного спора на лице Эрика появилось паническое выражение.

Хейли успокаивающим жестом протянула к нему руку: