Полицейский сержант считал, что это странно, что ему уже второй раз за месяц приходится ехать в один и тот же адрес. Дикие футболисты. Дикий футбол. Дикая игра: играют бандиты и смотреть на неё ходят бандиты. Полицейский сержант любил крикет. И скажите, когда вы слышали, чтобы игрок в крикет вляпался в неприятности? А уж футболисты… может это оттого, что все перед ними стелются, вот они и думают, что всё им сойдёт с рук?

Половина лондонских футболистов в прошлом имела опыт общения с полицией — имела или, по крайней мере, должна была иметь. Вот и эти двое тоже, обормоты, под одной крышей и один другого краше. Мальчишка-ирландец, который только и ждёт, чтобы подраться, и цветной, который не понимает, что значит «нет». На девушку смотреть страшно. От трёх до пяти лет, обычный в наши дни срок, думал полицейский сержант.

Полицейские были очень вежливы с Брэндоном. Если бармен «Альбиона» не знал, кто он такой, то они это знали. Даже если очень хочется, нельзя его пальцем тронуть. Вся эта история и так наделает немало шуму. Покуда не предъявлено обвинение, почему бы даже не называть его «сэр»? Мы просим вас пройти с нами для дачи показаний, сэр. Брэндон тоже был очень вежлив. Он хотел попросить, чтобы ему дали адвоката, но не знал ни одного адвоката и попросил, чтобы ему дали позвонить боссу. После, сынок, какие могут быть проблемы, позвонишь ему из участка, вот только снимем показания и звони хоть господу богу. Брэндон сказал «ладно» и пошёл с ними, гадая, сколько времени понадобится Дэнни и миссис Феррис, чтобы понять, что его слова «пустяки, так, немного подрался» были всего лишь фигурой речи.

Да, он знает девушку по имени Мэгги. Нет, фамилии её он не знает. Нет, они знакомы с ней недавно. Да, верно, они познакомились только вчера вечером, в «Альбионе». Да, он был у неё в квартире. Да, они имели половые сношения. Да, это было с её согласия.

— Откуда взялись у вас эти царапины?

— Она меня поцарапала.

— Очень сильно, если судить по этим отметинам.

— Да.

— Понятно. Вы совершали над ней насилие?

— Насилие? Нет.

— Вы её били?

— Да, ударил пару раз, — спокойно ответил Брэндон.

— Зачем вы это сделали?

— Она меня попросила.

— Она вас попросила? — полицейский сержант глянул на протоколиста.

Ну и наглец, подумал он, бесстыжий как чёрт знает что.

— Да.

— И зачем бы ей было вас об этом просить?

— Я не знаю. Наверное, такая у неё… заморочка.

— Заморочка?

— Ну да, мы лежали в постели, и она меня попросила…

— Так вы были с ней в это время в постели?

— Ну да.

— Вы не били её до того, как стали насиловать? Вы били только тогда, когда осуществляли насилие?

— Я её не насиловал. Не насиловал я её. Я её ударил, потому что она меня попросила. Такая у неё была… заморочка.

— Вы ударили её, когда она вам отказала, это вы хотите сказать?

— Нет, совсем даже не это. Она… она мне нравилась.

Это прозвучало, как жалоба, но Брэндон чувствовал, что должен это сказать. В этом была доля правды, а если он будет говорить им правду, они рано или поздно его поймут.

— Вам она нравилась?

— Ну да.

— У неё сломана переносица, вся левая часть лица в синяках, и не хватает коренного зуба. Если так ты ведёшь себя с теми, кто тебе нравится, голубчик, как же ты поступаешь с теми, кого любишь?

Сломана переносица? Господи боже.

— Я всего-то пару раз её шлёпнул. Потому что она сама меня попросила, — настойчиво добавил он.

— Не считая удара головой?

— Не считая чего?

— Удара головой. Да брось, Брэндон, вы ведь все, футболисты, сильны в этом, правда? Только и ждёте, чтобы арбитр отвернулся, и хресь башкой. Может, на поле это и проходит, но в других местах — нет, уверяю тебя.

— Я не ударял её головой. Это она взяла меня за уши и ударила себя по лицу.

— Ну да, а я — Папа Римский.

— Это правда, она взяла меня за уши и стукнула себя по лицу.

— Так сильно, что сломала переносицу?

— Ну, наверное. Раз она сломала.

— Сломала, сломала. Теперь скажи вот что, Брэндон, с чего бы ей было делать такой финт?

— Не знаю. Сделала, и всё. Я не знаю.

— Ничего, сынок, мы тебе поможем. Так, совсем немножко. Изнасилование — это ведь тяжкое преступление, особенно теперь, когда столько шуму поднято. Пару лет назад тебе бы это сошло с рук, и то если бы ты избил её не так сильно и придумал байку поубедительнее. Но сейчас тебе светит пять лет. От пяти до семи, скажем так. Твоя карьера от этого не выиграет, верно?

Брэндон смотрел в стол. Он как-то не подумал о том, что больше не будет играть в футбол. Он передумал уже всё, что можно, но как-то не подумал о том, что ему никогда уже не дадут играть. Он подумал, что не перенесёт этого.

— Так что, Брэндон, будет лучше, если мы сейчас станем говорить правду. Ты рассказываешь нам, что случилось, а мы думаем, как тебе помочь.

Брэндон ничего не ответил.

— Наверное, она немножко с тобой пококетничала, — начал полицейский сержант. — Завела тебя малость, а?