— Итак, дамы и господа, раз уж остальные лампы в рабочем состоянии, то вам не повезло. Надеюсь, все читали прошлым вечером, — миссис Инглиш что-то усердно писала на доске. — Давайте обсудим проблемы социального неравенства в пределах небольшого города.

Стоило все-таки просветить миссис Инглиш, что посередине класса происходит кое-что похлеще социального неравенства в небольших городах — Эмили планировала крупномасштабное нападение.

— Кто мне ответит, почему Аттикус пожелал защищать Тома Робинсона, не смотря на царившее малодушие и расизм?

— Уверена, Лена Равенвуд знает, — сказала Иден миссис Инглиш с невинной улыбкой. Лена посмотрела в свою тетрадь, но не произнесла ни слова.

— Заткнись, — прошептал я громче, чем следовало. — Ты знаешь, что это не ее фамилия.

— А почему бы и нет. Она же с психом живет, — сказала Шарлота.

— Осторожнее. Ходят слухи, что эти двое встречаются, — Эмили пустила в ход тяжелую артиллерию.

— Довольно, — миссис Инглиш зыркнула на нас своим здоровым глазом, и мы дружно замолчали.

Лена пошевелилась на стуле, и его ножки противно заскрипели по полу. Я подался чуть вперед на своем, пытаясь образовать своеобразную стену между Леной и Эмили, как будто я физически мог отражать их комментарии.

Ты не можешь.

Что? Я выпрямился, ошарашенный, огляделся вокруг, но со мной никто не разговаривал; никто вообще не разговаривал. Я взглянул на Лену. Она все еще смотрела в свою тетрадь. Просто супер. Мало мне было видеть сны о существующей девушке и слышать несуществующие песни. Теперь я еще и голоса слышу.

Похоже, все, что касалось Лены, касалось и меня. В какой-то степени я чувствовал себя ответственным. Если бы не я, Эмили и другие не проявляли бы такую яростную ненависть.

Ошибаешься.

Снова. Голос был настолько тихим, что я с трудом разбирал слова. Такое чувство, что он раздавался откуда-то из подсознания.

Иден, Шарлота и Эмили продолжали прожигать ее глазами, но Лена и глазом не вела, словно она нашла способ отражать огонь, пока писала в своей тетради.

— Харпер Ли говорил, что невозможно до конца понять человека, не побывав на его месте. Как вы думаете? Кто ответит?

Харпер Ли никогда не жил в Гатлине.

Я огляделся, сдерживая смешок. Эмили смотрела на меня как на ненормального.

Лена подняла руку.

— Думаю, это значит, что каждому человеку сначала стоит дать шанс, прежде чем ненавидеть его без причины. Ты так не считаешь, Эмили? — Она посмотрела на Эмили и улыбнулась.

— Ты, мелкий фрик, — прошипела Эмили.

Ты даже не представляешь.

Я внимательнее пригляделся к Лене. Тетрадь она отодвинула и теперь рисовала на своей руке. Мне даже смотреть не надо было, чтобы догадаться, что она пишет. Еще одно число. 151. Мне было любопытно, что же они означают, и почему их нельзя написать в тетради. Я опять уставился в Серебряного Серфера.

— Давайте поговорим о Страшиле Рэдли. Что заставило вас поверить, что именно он оставлял подарки для детей Финча?

— Да он как Старик Равенвуд. Хотел, наверное, заманить тех детей в свой дом, чтобы потом их там убить, — прошептала Эмили, достаточно громко, чтобы было слышно Лене, но довольно тихо, чтобы не услышала миссис Инглиш. — Потом она сует трупы в свой катафалк и везет черт знает куда, чтобы там похоронить.

Заткнись.

Я снова услышал голос в моей голове и на этот раз что-то еще. Едва слышимый треск.

— И у него такое странное имя, типа Страшилы Рэдли. Напомни, какое?

— Верно, жуткое библейское имя, которым уже никого не называют.

Я замер. Я понимал, что они говорят о Старике Равенвуде, но они и Лену задевали.

— Эмили, почему бы тебе не отвалить, — выпалил я.

Ее глаза сузились:

— Он фрик. Они все такие, и всем об этом известно.

Я сказала, заткнись.

Треск становился все громче, и уже больше походил на звук чего-то раскалывающегося. Я огляделся. Откуда этот звук? И что самое странное, кажется, никто больше не слышит его — так же как и голос.