По крайней мере, никто никого не пытается убить.

Дай им еще пятнадцать минут, Ли.

Я увидел, что Амма смотрит в нашу сторону в дверном проеме кухни, но она смотрела не на меня. На Лену.

Она определенно что-то замышляла.

Обед в честь Дня Благодарения начинался, как и каждый предыдущий год. Но ничто не было прежним. Мой отец был в пижаме, стул мамы пустовал, а я под столом крепко сжимал руку девушки-волшебницы. На секунду это сочетание одновременно и радости и грусти полностью захватило меня, чувства были так тесно переплетены, словно были связаны между собой. Но у меня была всего лишь секунда, чтобы подумать об этом. Стоило нам произнести «аминь», как Сестры набросились на булочки, Амма начала всем от души раскладывать на тарелки пюре с подливом, а тетя Кэролайн завела светскую беседу.

Я знал, что происходило на самом деле — если как следует постараться, поддерживать разговор, не забывать о пироге, то может быть никто и не заметит пустующий стул. Только никакого пирога не хватит, чтобы заполнить эту пустоту, ни на одной кухне мира, даже у Аммы. Так или иначе, тетя Кэролайн была решительно настроена на то, чтобы я поддерживал разговор:

— Итан, может быть тебе нужно что-нибудь для реконструкции? У меня на чердаке есть потрясающие куртки, словно из тех времен.

— Даже не напоминай, — я почти забыл, что должен был облачиться солдатом Конфедерации для реконструкции Битвы на Медовом Холме если хочу сдать историю в этом году. Каждый февраль в Гатлине проводились подобные мероприятия — это была единственная причина, по которой в город вообще заезжали туристы.

Лена потянулась за булочкой:

— Я на самом деле не понимаю, почему вокруг всех этих реконструкций такой шум. Ведь на восстановление событий столетней давности тратиться так много работы, хотя об этом можно просто прочесть в современных учебниках по истории.

Ой-ей.

Тетя Прю задохнулась от возмущения, такие слова, с её точки зрения, являлись богохульством:

— Следует сжечь эту школу дотла! Какой истории их там учат! Ни в каком учебнике ты не сможешь прочесть правду про Войну за независимость Юга. Ты должна все увидеть своими глазами, не только ты, все остальные дети тоже, вы должны видеть, как страна, которая когда-то стала единым целым, сражаясь за свою независимость в Американской революции, устроила грызню внутри себя во время Войны.

Итан, скажи что-нибудь. Смени тему.

Слишком поздно. Теперь она в любую секунду может начать горланить гимн США.

Мэриан разрезала булочку и положила внутрь ветчину:

— Мисс Стетхэм права. Гражданская война расколола страну на две части, и брат восставал против брата. Это одна из трагических глав в американской истории. Умерло больше полумиллиона человек, хотя большинство из них сгинуло из-за болезней, а не на полях сражений.

— Трагическая глава — именно так, — закивала тетя Прю.

— Не стоит так расстраиваться, Пруденс Джейн, — тетушка Грейс успокаивающе похлопала по руке сестры.

Тетя Прю выдернула руку:

— Не говори мне, когда мне надо расстраиваться! Я хочу, чтобы они знали, как все было от начала до конца. Я единственная, кто тут занимается их образованием. Эта школа задолжала мне жалование.

Хочу тебя предупредить, что не стоит их заводить.

Очень своевременно.

Лена заерзала на месте, чувствуя себя неловко:

— Простите. Я не хотела проявить неуважение. Я просто никогда не была знакома с кем-то, кто был бы так осведомлен о войне.

Отлично сказано. Если под словом «осведомленность» ты подразумеваешь «одержимость».

— Не переживай, дорогая. Время от времени Пруденс Джейн заносит, — тетя Грейс подтолкнула тетю Прю.

Поэтому мы подливаем в её чай немного виски.

— Это все из-за сладкого арахиса, — тетя Прю примирительно посмотрела на Лену. — У меня портится настроение, когда в крови много сахара.

Ага, а уж как оно портится, когда его там не хватает.

Мой папа кашлянул, рассеяно размазывая пюре по тарелке. Лена ухватилась за возможность сменить тему:

— Мистер Уэйт, Итан говорил что вы — писатель. Какие книги вы пишите?

Мой папа взглянул на нее, но ничего не ответил. Скорее всего, он даже не понял, что Лена обращается к нему.

— Сейчас Митчелл работает над новой книгой. Довольно объемной. Может быть, самой главной книгой из всех им написанных. Митчелл уже написал уйму книг. Сколько всего, Митчелл? — Амма спросила так, будто разговаривала с ребенком. На самом деле ей было прекрасно известно, сколько папиных книг было издано.

— Тринадцать, — пробормотал он.

Лену не отпугнула почти полная утрата навыков общения у моего отца, а я вот был здорово обеспокоен. Волосы растрепаны, под глазами темные круги. Когда все стало настолько плохо?

Лена продолжила расспрос:

— О чем ваша книга?

Впервые за весь вечер в моем отце появились признаки жизни:

— Это любовный роман. Долгий путь был у этой книги. Лучший американский роман. Кто-то даже может сказать, что это станет «Шумом и яростью»№ в моей карьере, но я не могу рассказать содержание. Не сейчас. Не на этом этапе. Не когда я так близок… к… — он замялся, а потом замолчал, как будто кто-то нажал на выключатель у него на спине. Теряя связь с реальностью, папа уставился на мамин пустующий стул.